«Уже столковались, — с отчаянием подумал Матеуш, — как теперь быть?» Жуя сухой хлеб, он лихорадочно искал выход из положения, но ничего дельного не приходило в голову. Жаловаться надзирателю — нелепо. Между тем Кренжель преспокойно съел его суп и ударил ложкой об дно миски.
— Я вымою вам миску, — сказал он.
Матеуш, с трудом сдерживая ярость, промолчал в надежде, что эта выходка Кренжеля будет первой и последней. Но назавтра, едва Матеуш взялся за еду, Кренжель снова плюнул ему в миску. Матеуш вскочил и изо всех сил наотмашь ударил его в лицо. Кренжель пошатнулся, закричал, но Матеуш с размаху ударил его еще раз.
— Замолчи, не то убью!
Манусь кинулся к двери, громко стуча в нее кулаками, но Матеуш схватил его за волосы и отшвырнул в угол.
— Ни слова. А то и тебя двину так, что искры из глаз посыплются!
В глазах Мануся было столько злобы и ненависти, что Матеуш невольно содрогнулся: «Такой на все способен, убьет тайком, отравит, что угодно».
— Вот что, ребята, вы меня не знаете, со мной шутки плохи. Я могу любого из вас пристукнуть — ахнуть не успеете. Не советую задираться, некоторые уже пытались и горько сожалели потом.
— Хам! — проворчал Манусь. — Какой хам!
— Ты что сказал? А ну-ка повтори! — Матеуш снова подскочил к Манусю, готовый избить до полусмерти самонадеянного труса.
— Простите, — бормотал Манусь, — я не хотел вас обидеть. Я не вас имел в виду, а его. Это хамство — так поступать.
— Больше он так не поступит, ручаюсь. — Матеуш тяжело дышал. — А теперь выливай суп в парашу, есть я тебе его не дам, не надейся!
Кренжель выливал в парашу содержимое миски Матеуша, а из глаз его капали крупные слезы.
— Свой суп тоже вылей, да поживее! Посидишь денек без обеда, увидишь, как это приятно.
Кренжель медлил, и Матеуш засучил рукава.
— Сейчас я тебе помогу!
— Нет, нет, не надо, я уже. — Кренжель, продолжая плакать, долго и медленно выливал свой суп, а потом сунул свое заплаканное лицо в миску и облизал ее. Вид у него был настолько жалкий, что Матеуш на какое-то мгновение почувствовал укоры совести — быть может, бедолага и впрямь сумасшедший, — но тут же ожесточился снова.
— Жри теперь из параши, если голоден, — сказал он.
— Верно, пусть жрет из параши, — обрадовался Манусь и подмигнул Матеушу, а тот почувствовал такое отвращение, какого ему никто еще никогда не внушал. Захотелось окунуть Мануся головой в эту же парашу, но Матеуш сдержался и лишь сказал грозно:
— Молчи, теоретик, тебя не спрашивают.
Ночью Кренжель кричал во сне, вскакивал, звал кого-то странным ласкательным женским именем, бился и стонал, и Матеуш всю ночь не спал, опасаясь, как бы Кренжель не сделал над собой чего-нибудь; Матеуш теперь был уверен, что Кренжель не симулянт, недоумевал, почему такого душевнобольного человека держат в тюрьме, а не в больнице, и решил обратиться к тюремным властям.