В камере его ждал новый сюрприз. Кренжель лежал на носилках с открытыми, остекленевшими глазами и странно вздернутым подбородком. Рядом с испуганным надзирателем суетился какой-то старший тюремный чин, быть может, сам начальник тюрьмы.
— Подследственные заключенные Манусь и Рутский могут быть свидетелями. Они здесь были все время.
— Но его били, — сказал Манусь.
— Что? Что такое? — спросил тюремный чин тихо и доверительно.
— Его бил Рутский. Вот он.
— Ладно, ладно, — вмешался надзиратель. — Вас пока не спрашивают. — И, обращаясь: к Матеушу, добавил: — Советую все вспомнить хорошенько.
Дверь захлопнулась. Матеуш выждал, пока в коридоре не смолкли голоса и звуки шагов, и подошел к койке, на которой сидел Манусь.
— Как это произошло?
— Он ужасно хрипел, я постучал в дверь, чтобы попросить для него воды, тем временем он упал, и все было копчено.
— Ладно. Значит, я бил Кренжеля?
— Ты.
Одновременно с ответом раздался резкий удар, затем второй. Матеуш наотмашь бил Мануся по физиономии с обеих сторон.
— Я бил Кренжеля?
Манусь молчал. Теперь Матеуш стукнул его кулаком в грудь. Манусь вздохнул, широко раскрыл рот, ловя воздух, вытаращил глаза.
— Я бил Кренжеля?
— Нет, не бил.
— Вот это разговор, философ. Поклянись, что я его не бил.
— Клянусь.
Матеуш отряхнул руки, подбоченился.
— Послушай, ты, дрянь собачья. Мы здесь одни, свидетелей никаких. В случае чего скажу, что ты на меня накинулся, и я вынужден был защищаться, или что ты сам разбился об стенку, как тот. Ты, надо думать, не племянник министра юстиции или начальника тюрьмы, никто за тебя заступаться не будет, моя возьмет.
Манусь метал яростные взгляды, ритмически двигая желваками.
— Не жуй, жевать тут нечего. Сейчас я тебе все растолкую, философ, теоретик и садист! У тебя передачи, хлеб с маслом. У меня только здешний паек — сухой хлеб, кофе, суп. Вот я и дерусь за этот суп. У тебя будет защитник, у меня нет, о тебе хлопочут, обо мне не хлопочет никто. Я один. И вынужден сам защищаться. От статьи закона и от разных гнид, вроде тебя. Я могу рассчитывать только на собственные силы. Но они у меня есть. Я могу выбить тебе все зубы и сделаю это, если понадобится. Могу пороть тебя каждый божий день и буду пороть, если ты не станешь умнее. Не жуй и не гляди так, глядеть тут совершенно не на что, можешь только заработать пару лишних тумаков, а ведь ты, кажется, тумаки получать не любишь, ты трус и слизняк, который всегда норовит исподтишка, внезапно ударить, выстрелить или бросить камень, это по тебе сразу видно. Я тебе не желаю ни добра, ни зла, мне плевать на тебя, своих забот хватает, но я буду защищаться, даже если для этого придется тебя запороть насмерть. Ясно? Говори! Ясно тебе?