Несмотря на ранний час автовокзал гудел как улей. Торговали бесчисленные ларьки, кричало радио, гоношились мешочники, называемые нынче "челноками". В этой круговерти нелегко было отыскать даже и хорошо знакомого человека.
Быстренько проглотив пару сосисок, засунутых в какой-то пресный блин под иноземным названием, и выпив стакан теплой бурды, называемой тоже по-иноземному - пепси, Мурзин вышел на улицу, разобрался в стоянках автомашин, определил наиболее вероятное место, куда должен подъехать Кондратьев, и, устроившись неподалеку в тенечке, стал ждать. Голова все еще болела, и не отпускала резь в глазах, когда смотрел на свет. Хотелось лечь, отключиться хоть на минуту. Но ничего не оставалось, как стоять, поскольку сесть все равно было не на что.
И все же он прозевал. Кондратьев возник внезапно откуда-то сбоку этаким незнакомым парнем, одетым в серый спортивный костюм, не останавливаясь и не поднимая глаз, поздоровался. И только тут Мурзин разглядел знакомый шрам на его щеке.
Через минуту они сидели в душной машине, и Мурзин рассказывал о своих приключениях.
Выбравшись на шумное Щелковское шоссе, "жигуль" пересек по невысокому мосту окружную магистраль и, набирая скорость, помчался по довольно свободной дороге.
- Во Фрязино, - коротко прокомментировал Кондратьев. - Дорогу я знаю.
Мурзин молчал. Неприятно задевало безучастие к его личной судьбе. Говорил ведь о версии следователя, о большой вероятности угодить в следственную тюрьму, а в ответ хоть бы искринка сочувствия. Неужели подозревает как и следователь? Чего же тогда возится с ним, доверяет?..
- Надо найти Маковецкого, - сказал Кондратьев сухим приказным тоном.
- В Одессе он, должен приехать.
- В Одессе его нет.
- Дочь там.
- И дочери тоже нет. Она в круизе по Средиземному морю. С мужем.
- Свадебное путешествие?
- Свадьба была еще весной.
- А Маковецкий говорил... - Будто холодным ветром подуло, и опять заболела голова. - Почему же он тогда уехал? Струсил?
- Это еще хорошо бы.
- Не-ет! - Мурзин даже замахал руками. - Подозревать Маковецкого - все равно, что меня подозревать. Я же его знаю, учились вместе...
- Многие, с кем мы учились, оказались не теми.
- Да, но Маковецкий!..
Кондратьев грубо выругался, даже тормознул, хотя потребности в этом не было никакой.
- Государство просрали. Думаете, почему?
- Почему? - машинально спросил Мурзин.
- Потому что слишком верили.
- Всех-то подозревать нельзя...
- Мы обязаны были оберегать целостность государства, невзирая на лица. А мы смотрели в рот лысым недоумкам со Старой площади, пуще всего боясь не вписаться в их демагогию. Мы не выполнили свой долг. Мы оказались приспособленцами, тянулись перед начальниками. А они нас предали!..