Мой Франк погиб еще до того, как на Восточном фронте появились эти берсерки – насколько бесстрашные, настолько же и беспощадные, не берущие в плен немецких солдат, – но у моей подруги Урсулы супруг по имени Ганс даже дрался с русскими штурмовиками в рукопашной, и при этом чудом остался жив. Те бросили его, приняв за мертвого, и отступили, выполнив свое задание. Немецкие солдаты, отбив то место, отправили Ганса в госпиталь, а командование наградило его за участие в рукопашной схватке с русскими штурмовиками. Он даже приезжал к жене в отпуск и хвастался новенькой медалью из темной бронзы. От него-то я и знаю о внешности русских штурмовиков, их храбрости и свирепости. Ганс погиб позже – кажется, при авиационном налете, но сейчас это неважно… Поняв, с кем мы имеем дело, я даже замедлила шаг, но с изумлением заметила, что стволы оружия у этих людей направлены куда угодно – в небо или землю – но только не на нас.
– Ком, ком! – кричали они, делая приглашающие жесты и ободряя этим колеблющихся.
Их лица, раскрашенные диагональными черными полосами, как у индейцев на тропе войны, являли собой образец дикарской свирепости, но почему-то мне казалось, что они нам сочувствуют и даже жалеют. Да и в самом деле мы, должно быть, выглядели смехотворными карикатурами на солдат. А что еще можно подумать о наголо бритых женщинах, в большинстве своем без головных уборов, которые мы потеряли пока бежали, а также в мятой и грязной форме не по размеру, один раз уже явно снимали с трупов?
Мое внимание привлек молодой офицер: он наблюдал за нами, по пояс высунувшись из люка боевой машины. Если бы не русская форма, его можно было бы принять за чистокровного арийца. Мужественное выражение породистого лица и решимость во взоре… Его взгляд на мгновение пересекся с моим, а потом он что-то крикнул своим солдатам по-русски, взмахом руки указав в восточном направлении. Не знаю почему, но этот большевистский офицер запал мне в память. А ведь он ничем не напоминал моего покойного мужа. Может быть, он стал для меня символом нашего спасения? А может быть, он так запомнился мне потому, что был совсем не похож на тот собирательный образ русских, который я прежде рисовала в своем воображении. А возможно, тут имело место и то, и другое… Но было в его лице нечто такое… одухотворенность, что ли… словно печать Всевышнего лежала на нем, осиянном незримым ореолом…
Тем временем боевые машины взревели как раненые звери и двинулись вперед, а русские солдаты стали повторять жест своего командира, указывая нам путь в тыл. И при этом нам не выделили никакого конвоя. Да и вправду, куда бы мы могли деться – здесь, в русских тылах, одетые в форму вермахта? А если мы ее снимем, то и вовсе останемся голышом, что еще хуже – несколько тысяч голых немецких женщин в окружении многократно большего количества русских солдат… Стоило оглядеться по сторонам – и становилось понятно, что русские спасли не только наш фраубатальон, но и другие, справа и слева, где происходило то же, что и с нами. Большое количество безоружных людей, одетых в немецкую форму, понуро брели в русский тыл, по дороге сбиваясь в нестройные колонны.