– Лиззи – милейшее существо, старательная и добрая девочка, – сказал Василий. – Но ей же всего шестнадцать лет и она очень легкомысленна… Я ей, конечно, нравлюсь, но не как живой человек со своими достоинствами и недостатками, а как красивая восковая кукла в ярком мундире из музея мадам Тюссо.
– Когда я увез твою мать на фронт Гражданской войны, ей тоже было шестнадцать… – хмыкнул Сталин.
– И чем хорошим это закончилось? – спросил Василий. – Я же помню, как вы постоянно ссорились – то из-за одного, то из-за другого. Ей хотелось блистать вместе с тобой в обществе, ходить в театры и на выставки, а у тебя все не было на это времени. Но больше всего ее угнетало бессилие, когда она не могла защитить от произвола даже своих близких знакомых. Когда ГПУ арестовало восемь ее однокурсниц по Промакадемии, она пошла к Ягоде, и этот вампир нагло, в глаза, соврал матери, что все восемь ее подруг скоропостижно умерли в тюрьме от инфекционной болезни. На самом деле это был такой сигнал от чекистской мафии, что они без суда и следствия расстреляют кого захотят и никто не сможет им помешать, будь это хоть сам Сталин…
– Надежда с этим вопросом ко мне не обращалась, – сухо сказал Сталин, пройдясь по кабинету и наконец остановившись у окна. – А если бы и обратилась, то вряд ли бы я ей помог. Ведь это было время, когда я верил Ягоде, да и Ежову, как самому себе, а обо всех подробностях той истории мы узнали уже намного позже, когда люди Лаврентия после расстрела Ежова начали пересматривать дела>[17] и ворошить ради этого архивы. Столько дерьма тогда сразу всплыло на поверхность – даже жутко вспомнить…
– И что, ты думаешь, в наркомате дяди Лаврентия перевелись любители выбивать показания и подделывать отчетность? – спросил Василий, и голос его зазвенел сдерживаемым гневом. – Мерзавец Заковский расстрелян, зато Влодзимерский жив, здоров и невредим. Ты поинтересуйся, отец, делами тех, кто был расстрелян в октябре сорок первого, когда наркомат дяди Лаврентия переводили в Куйбышев. Тебе доложили, что все они изобличены, но на самом деле ни каких-то доказательств на этих людей, ни даже признательных показаний у Влодзимерского не было – и он, подсовывая тебе на подпись постановление, просто воспользовался твоей занятостью и доверчивостью. Я боюсь, что как только закончится война, все снова вернется на круги своя: такие вот Влодзимерские повылезут изо всех щелей и примутся искать повсюду врагов народа, ведь те, кто победил Гитлера, будут им уже не нужны…
– Вот, значит, и поговорили… – сказал Сталин, бросив на сына быстрый взгляд. – Конечно, хочется назвать тебя наивным мальчишкой, который идет на поводу у наших врагов, но я не могу. Дело Влодзимерского было одним из первых, которое доложила мне товарищ Антонова. Я приказал Лаврентию проверить – и все подтвердилось. Пришлось за невнимательность в работе сделать нашему лучшему менеджеру замечание