С этой стороны скала заросла мягкой травой. Она вся в утренней росе. Скользкая под моими босыми ногами, а низ длинной рубахи промок. Одно благо – стражи крепко поддерживали с обеих сторон, потому как собственные ноги меня едва держали. Я ковылял вверх по склону неторопливо, даже чуть медленнее, чем мог после пребывания в темнице, и вдыхал свежий лесной запах, разносимый ветром.
На вершине скалы меня ждали, я избегал туда глядеть. Поворачивал и запрокидывал голову, поедая глазами сине-зеленые холмы Арбанаси и Трапезицы, плещущие в них солнечные струи и бездонное небо – в последний раз…
Шаги мои пресекла плаха. Новая, не окропленная ничьей кровью, нарочно для меня срубили, свежую – сан почтили. Стражи бросили меня на колени и оставили.
Я поднялся с трудом. С другой стороны скалы – обрыв. И там толпится мой народ. Я не слышал ни одного отдельного голоса, лишь срывающиеся, как вздохи, вопли. Всех привели, чтобы видели мое унижение. Мою смерть.
– Покорись, святой отец…
Я обернулся к парню, которого приметил, не успев узнать, пару мгновений назад. Буйные черные кудри его прятались под пестрой чалмой. Щеки впалые, в глазах бьется огонь безумия. Стройный стан закутан в грязный плащ с вышитым полумесяцем. Мне, кажется, говорили, что сейчас его зовут Искендер. Голос его дрожит:
– Покорись, святой отец. И милости у Челеби проси, прощения…
– Я покорен, пресветлый князь. Покорен государю одному и каждый день молю Его о милости и прощении. Все, что станет, будет по воле Его.