«Выбор – это тонкая граница, отделяющая дух от разума. Дух существует сам по себе. Разум существует посредством непрерывного выбора. Разум, шаг за шагом, проходит путь выбора, дабы доказать себя, что есть таков…»
«Я все еще не понимаю, – прожурчал в моих мыслях звонкий, почти детский голосок. – Почему же вы, люди, считаете дух чистым и священным, а разум – грешным?»
Я оторвал взгляд от книги.
– Святость духа именно в его невозможности выбирать. Дух изначален и бесконечен. Разум же, конечно, допускает ошибки. Высший разум стремится следовать долгу духа. Вот, послушай дальше: «С рождением дух принимает оковы разума, и выбор родиться есть первый грех души, а смерть – последний выбор разума…»
«Ты не прошел через сей выбор…»
– Нет, не прошел. Моя душа покинула плоть, но все еще не освободилась от разума. И от права на выбор.
«По твоему разумению, у меня нет души. Лишь разум да плоть. Значит ли сие, что каждый выбор мой есть по сути грех?»
– Как раз наоборот, великая. Ты лишена души, которую разум и плоть могли бы осквернить грехом. А это значит, что всякий твой выбор праведен.
«Сие абсурдно, Евтим. Что же я такое согласно твоей догме – демон или святая?»
– Ни то, ни другое. Для моей догмы ты просто не существуешь, великая Шар…
«Ты видишь меня. Слышишь меня. Чего стоит твоя догма перед лицом правды, Евтим?»
Что я и пытаюсь объяснять каждое утро…
Шар-Кан полулежала на самой верхней площадке в Храме тырновской Резиденции. Ее изящные, пронзенные светом крылья были сложены складками на спине, чешуя сверкала всеми красками радуги, отражая языки десятков костров, горящих в Храме. Одна ее вытянутая голова поднималась высоко и взирала на меня рубиновыми глазами, вторая покачивалась задумчиво и ритмично на тонкой змеиной шее, а третья пряталась под огромным туловищем и как будто дремала. И настолько прекрасно и величественно выглядела эта шар-верени, дитя солнца и мать драконов, что смотреть на нее было больно до слез… Ее голос, который мягко проникал в мои мысли, иногда звенел радостно, как колокольчик, порой же журчал нежно или шелестел, словно убаюкивая, будто она хотела приласкать меня. Я понимаю ее. Роль пчелы-матки драконов обрекала ее быть узницей Храма. Она провела несчетное количество дней и ночей, месяцев, лет, веков в городской Резиденции, пока драконы из ее улья перестраивали Тырново в рай поднебесный. Лишь раз в год, в день летнего солнцестояния, ей позволяли расправить крылья и полетать. Тогда по всему городу вспыхивали костры, все выходили на улицу и толпились, радуясь ее полету, а она долго и одиноко кружила среди облаков…