Консуэло не подняла головы и сидела угрюмая, предаваясь каким–то своим тяжелым размышлениям.
Даже малышка Йоли была непривычно тихой и печальной: оказывается, она только что узнала, что хулиганы избили ее друга Диего и он попал в больницу.
Рубен тоже был не в настроении, от него Марисоль узнала о том, что мама выставила его отца из дома.
—Так это прекрасно! — узнав об этом, воскликнула Марисоль. — Давно было пора отделаться от этого мерзавца!
—Не забывай, что он мой родной отец, — угрюмо возразил Рубен, и Марисоль не нашлась, что ему отмстить.
Марисоль приняла душ, переоделась и поехала в свой ночной бар. Она хотела прийти пораньше, с тем чтобы уладить как–то отношения с Роке. Помощник Роке, Грегорио, сказал, что хозяин еще не приходил, но что, насколько он, Грегорио, понял из слов Роке Сантоса, Марисоль здесь больше не работает.
—Ерунда! — отмахнулась Марисоль. — Да без меня здесь все захиреет, тебе это известно, Грегорио? Роке без меня не обойтись, так что пусть не выделывается!
Грегорио не стал с ней спорить. Он сообщил Марисоль, что в гостиной ее уже давно поджидает какая–то девушка, которая хочет с ней поговорить.
Первой мыслью Марисоль было, что это Илиана, невеста Рауля. Она была настроена воинственно и чувствовала в себе силы дать отпор хоть десятку невест Рауля. Но это оказалась не Илиана, а ее сестра и Патрисия. И то, что сообщила Марисоль Патрисия, поставило ее в тупик…
Она уже не ощущала в себе прежней уверенности, что отныне Рауль принадлежит только ей. Раздражение и злость переполняли ее, а главное, предчувствие поражения терзало сердце Марисоль… И наконец, самое печальное состояло в том, что она была по–настоящему влюблена в Рауля.
После разговора с Артуро Габриела вернулась домой настолько ошеломленная, что у нее не хватило сил обратиться к матери с градом справедливых упреков которые в общем–то сводились к одному вопросу: почему Консуэло не раскрыла ей тайну ее рождении прежде, чем она влюбилась и отдалась Рикардо?..
Вряд ли бы она чувствовала себя хуже, если б бездна разверзлась прямо у нее под ногами. То, что произошло, было страшнее пропасти, в которую полетели все ее надежды, ее мечты, ее любовь…
Ощущение непоправимой беды, ужасного греха которому она предалась по неведению, сжимало ее горло, как кольца чудовищного, ядовитого гада.
Больше всего на свете Габриеле хотелось сейчас забиться в какой–нибудь глухой угол, никого не видеть, не слышать, но она не могла позволить себе роскошь предаться отчаянию, — мысль о Рикардо заставила ее вновь собраться с силами. Он не должен ничего знать. Пусть ужасное открытие останется для него тайной. Она должна всю боль предстоящего разрыва взять на себя — целиком и полностью. Она найдет способ разорвать с ним всяческие отношений пусть он ее возненавидит после этого, пусть она потеряет работу, только бы оградить его от тех мук, которые довелось изведать ей.