– Короче, сейчас хозяйка сокола – мисс О’Шонесси?
– Нет, разве что, как мой агент.
– О! – иронически произнес Спейд.
Гутман, задумчиво глядя на откупоренную бутылку, вздохнул:
– Стало быть, птица у нее?
– Да.
– Где конкретно?
– Точно не знаю.
Толстяк с громом поставил бутылку на стол.
– Но ведь вы утверждали, что вам все известно.
– Я имел в виду, что выясню в свое время.
Толстые щеки Гутмана порозовели, и он счастливо улыбнулся.
– Правда?
– Да.
– Каким образом?
– Это моя забота.
– Когда?
– Когда буду готов.
Толстяк наклонился вперед и с легким беспокойством спросил:
– Мистер Спейд, где сейчас мисс О’Шонесси?
– В моих руках, в безопасности; пока я вывел ее из игры.
Гутман одобрительно хмыкнул.
– Я вам верю, сэр. А теперь ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос: как скоро вы сможете или, если угодно, как скоро будете готовы достать сокола?
– Через пару дней.
Толстяк кивнул.
– Нормально. Мы… Но я совершенно забыл о гостеприимстве. – Он снова смешал виски с содовой, один бокал подвинул Спейду, а свой поднял. – Предлагаю тост за удачную сделку, сэр.
Они выпили, и Спейд поинтересовался:
– А что вы считаете удачной сделкой?
Гутман подержал свой стакан против света, любовно разглядывая его, отпил очередной солидный глоток и ответил:.
– У меня есть два отличных варианта, сэр. Выбирайте. Либо вы получаете двадцать пять тысяч долларов после того, как достаете сокола, и еще двадцать пять, едва я попадаю в Нью-Йорк. Либо я плачу вам двадцать пять процентов от реальной стоимости предмета, но несколько позже. Подумайте, сэр: почти немедленно пятьдесят тысяч или гораздо больше, ну, например через пару месяцев.
Спейд отпил виски и спросил:
– Больше на сколько?
– Очень на много, – подчеркнул толстяк. – Кто знает? Может, сумма составит сто тысяч или четверть миллиона? Поверите ли вы, что я называю минимальную цифру?
– Почему бы и нет?
Толстяк облизал губы и привычно понизил голос:
– А что вы скажете, сэр, о половине миллиона?
Спейд прищурился.
– Выходит, вы думаете, что вещица стоит два миллиона?
– Почему бы и нет? – вторил детективу солнечно улыбающийся толстяк.
Спейд прикончил виски, отодвинул стакан в сторону, сунул в рот сигару, опять вытащил ее, осмотрел и снова зажал в зубах. Глаза его потускнели.
– Это дьявольская прорва денег, – заметил он.
– Да, – согласился Гутман. – Но учтите, что я назвал минимум, ибо в противном случае покойный Хари-лаос Константинидес – отъявленный идиот.
Спейд окончательно вынул сигару изо рта, взглянул на нее с неодобрением и положил в пепельницу. Потом зажмурил глаза и сразу открыл их: теперь они помутнели еще больше.