Но вот несколько месяцев назад, поутру, не успел я прийти на работу, как позвонила жена Хёнгу:
— Здравствуйте! Это вам из дома господина Хёнгу звонят…
— А! Супруга Хёнгу?! Здравствуйте, очень рад вас слышать! Давненько не виделись. Все собирался зайти к вам в гости, да… никак не получается… Мы изредка встречаемся с Хёнгу опрокинуть рюмочку…
— Вы знаете… я бы хотела у вас кое-что спросить…
— Да, я вас слушаю. Что-то…
— Вы не встречались с ним в последнее время? Я имею в виду последние несколько дней.
— Не-ет… а что случилось? Хёнгу не приходит домой?
— Да нет, ничего особенного… А… а когда вы в последний раз с ним виделись? Господин Ким, вы для него один из самых близких друзей, поэтому я подумала, что он, возможно, с вами свяжется…
— Так все-таки он домой не приходит?!
— Не то что не приходит, он… он ушел из дома, оставив записку, чтобы его не искали…
— А что случилось? Вы поссорились?
— Нет, у нас не бывает ссор. А он вам ничего не говорил?
— Да нет, ничего. Погодите-ка, я подумаю. Да, мы виделись в последний раз на встрече однокашников в прошлом месяце, а после этого не связывались. В любом случае, я заеду после работы, посмотрим, что можно сделать.
Вечером я посетил резиденцию Хёнгу и не нашел там того спокойствия, которое продемонстрировала его супруга по телефону; в доме царила мрачная похоронная атмосфера. Собравшаяся родня жены кипела от негодования, дети с испуганными лицами не отходили от матери ни на шаг, а миловидное лицо его жены, видимо, от недостатка сна в последние дни, осунулось и пожелтело.
«Прости меня. Кроме извинений мне больше нечего сказать. Я хочу жить в своем мире, поэтому покидаю наш дом. Оставляю все имущество тебе и детям. Прошу, не пытайся меня искать! Я не собираюсь покончить жизнь самоубийством. Я хочу жить по-своему, так, как жил раньше, поэтому ухожу. Уверен, что ты сумеешь достойно воспитать наших детей. Прощай!»
Даже записка опоздавшему приятелю, оставленная на стойке в чайной, вряд ли была бы лаконичнее этого послания. Я был поражен тем, что Хёнгу не оставил ни единого убедительного объяснения своего поступка, способного утешить родню. Он напоминал скрывшегося должника, убежавшего от ответственности, что совсем не походило на главу семьи, которому отведена очень важная роль — отвечать за душевное и материальное благополучие своих домочадцев. Что же, черт возьми, заставило его покинуть дом, закрыв глаза на растерянность и слезы жены и детей, для которых он был единственной надеждой и опорой?! Хёнгу пишет: «…хочу жить в своем мире». Выходит, он какая-то особенная личность со «своим собственным миром»! А жена и дети, значит, не принадлежат к его миру?! Являются чем-то посторонним?!