Нас усатый круглощекий капрал в выгоревшем на солнце мундире с герцогской нашивкой в виде трех золотых соколов на белом поле тоже долго мурыжить не стал, посмотрел подорожные, справился, куда направляемся, и вполне удовлетворился ответом о желании посетить монастырь Трех Святых. Сбор за пересечение границы с сотрудников Вселенской комиссии по этике он не потребовал, пришлось заплатить лишь за Марту.
— Дорогу знаете? — сообщил таможенник, принимая серебряные крейцеры.
— Направление представляем, — хрипло произнес Микаэль, который хоть и прихватил с собой мех с вином, но в дороге к нему не прикладывался и успел протрезветь. — Смутно.
Таможенник хмыкнул, смерил нашу компанию задумчивым взглядом и вдруг рявкнул:
— Георг!
Окрик предназначался кряжистому мужичку в потрепанном повседневном платье, который приглядывал за тем, как дюжие парни скатывают по доскам из телеги и выставляют у крыльца харчевни бочонки; тут же на улицу выносили пустую тару. Кмет отвлекся на крик, что-то сказал невысокому жилистому пареньку, судя по сходству — сыну или племяннику, затем подошел и почтительно стянул с головы легкую соломенную шляпу. От его взгляда точно не укрылись ни наши волшебные палочки, ни пистоли и шпаги, да и мой служебный перстень говорил сам за себя.
— Сеньоры направляются в монастырь Трех Святых, — объявил капрал. — Покажешь дорогу.
Вопросительных интонаций в последней фразе не прозвучало, это был по-военному лаконичный и четкий приказ, и я счел нужным его смягчить:
— Уверен, мы доберемся и сами.
Но Георг, к моему удивлению, замотал головой:
— Что вы, сеньор? Что вы?! Я из Вильмштадта, от нашего села до монастыря рукой подать! А захотите на ночь остановиться, найду место, не сомневайтесь! И денег за постой не возьму, только за харчи.
Предложение это меня всецело устроило, и я спросил:
— Долго вам еще?
Георг обернулся, огладил кудлатую с проседью бороду и уверенно ответил:
— Да, почитай, закончили уже. Четверть часа — и отправимся, а иначе впотьмах ехать придется. Нам такого не надо.
Он даже передернул плечами, словно одна мысль о необходимости задержаться вызвала нешуточную обеспокоенность. Я решил, что четверть часа особой роли не сыграют, и кивнул:
— Тогда по рукам.
Мы ослабили подпруги и оставили лошадей и осла у коновязи, а сами расположились за выставленным на улицу длинным столом, сколоченным из добротных досок. Его ножки буквально вросли в землю, а выдубленная всеми ветрами столешница потемнела от дождей и снега, но ничуть не рассохлась. Еду заказывать не стали, ограничились пивом, от которого не отказалась даже Марта. Лето окончательно вступило в свои права, и солнце припекало так, что смалодушничать и снять кольчугу не позволила лишь полученная в Лаваре закалка.