И Инь Кольхог величественно выплыла за порог. Свита упорхнула за ней, не забыв обменяться ещё несколькими выразительными взглядами и замечаниями вполголоса. Когда девицы скрылись, в спальню проскользнула Усин.
– Они были слишком грубы! – тут же поделилась она своим возмущением. – А ведь старшая сестра Тальо теперь не уступает в ранге никому из них, кроме наложницы-подруги.
– Оставь, Усин, – устало попросила я. – Чего-то подобного следовало ожидать. Они все дамы, а я кто? Никто.
– Может, старшая сестра и никто, но зато его высочество выбрал её сам! А не принял вместе с Восточным дворцом. Кто любезней его сердцу?
Я усмехнулась, но спорить не стала.
А вот визит к её высочеству, вопреки пожеланию Инь Кольхог, почти не отпечатался в моей памяти. Помню, что принцесса Мекси-Цу полулежала на диване, пристально глядя на меня довольно большими глазами. Запомнилась её фраза: «Мы все здесь сёстры, и я надеюсь на доброе согласие между всеми вами». Я, разумеется, поклонилась и заверила, что сделаю всё от меня зависящее. Она благосклонно улыбнулась и отпустила меня. Выйдя за порог, я немедленно попала в лапы старшей управительницы Восточного двора, госпожи Цань Румаи. Пришлось выслушать целую лекцию о распорядке дня обитательниц Хризантемого павильона, правилах их поведения вообще и с его высочеством в частности. Оказалось, что отсылание среди ночи вовсе не было грубостью со стороны Тайрена – я, как простая наложница, просто не имела права задерживаться в его постели после выполнения своих прямых обязанностей. Спать рядом с ним позволялось лишь жене да наложнице-подруге. Но мне, чтобы получить повышение в ранге и звание подруги, нужно как минимум родить его высочеству ребёнка.
– А госпожа Инь родила? – наивно просила я.
– Т-ш-ш! – не то презрительно, не то предостерегающе зашипела госпожа Цань. – Госпожа Инь – племянница самого канцлера Нэя и дочь командующего Иня! Не вам, простым наложницам, чета.
– А, – сказала я.
Потом Цань Румаи поволокла меня на примерки – нестандартный рост и размеры опять создавали мне трудности с одеванием. В самый разгар процесса в комнату вломился евнух, который, ничуть не смущаясь тем, что я была полураздета, торжественно вручил мне ларец – подарок от принца. В ларце оказался набор украшений из зелёного нефрита – пара заколок в волосы, серьги, кольцо из цельного куска, оказавшееся мне великоватым, подвеска на цепочке, ещё несколько пряжек и накладок – прицепить на одежду. Занятно, но когда евнух ушёл, управительница стала со мной заметно вежливее.
Распорядок дня установился мгновенно и практически никогда не нарушался, если только Тайрен не звал меня к себе: утром и днём я занималась, вечера проводила либо в своей комнатке, за очередным упражнением в каллиграфии, либо в общей, так и хотелось сказать, гостиной Хризантемового павильона. Все наложницы обычно собиралась там: вышивали, сплетничали, играли в настольные игры, иногда музицировали. Но я практически никогда не принимала участия в их занятиях: меня просто молчаливо исключили из их жизни, и если и замечали, то чтобы отпустить какое-нибудь шутливое или саркастическое замечание. Кольхог и все прочие всем своим видом давали мне понять, что я – лишь временное явление в их дружном коллективе. А потому я обычно брала с собой свиток с каким-нибудь стихотворением, которое мы разбирали с наставником Фоном, садилась с ним куда-нибудь в уголок и пыталась прочесть его заново, заглядывая в свой словарик или «Тысячесловник», специальное пособие для запоминания иероглифов. «Тысячесловник», кстати, действительно был неплохим подспорьем – он состоял больше чем из сотни рифмованных строк, составленных из неповторяющихся иероглифов. Что-то вроде тех стишков, с помощью которых, как я знала от бабушки, в свою очередь выучившей их от матери, дореволюционные школьники запоминали, какие слова пишутся через «ять»: «Бедный, бледный, беглый бес убежал в соседний лес…»