Звон повторился. Я решительно двинулась на звук и ничуть не удивилась, увидев на веранде его высочество. Ну кто бы ещё посмел так бесцеремонно обращаться с драгоценными вазами? Между тем двух разбитых горшков Тайрену показалось мало, и он пинком перевернул один из столиков, заодно отправив в полёт и лежавший на нём чей-то набор для рукоделия. Действо опять сопровождалось проклятиями в адрес Руэ Чжиорга.
– Ваше высочество, – громко сказала я, – может, вы пойдёте в Восточный дворец и будете бить посуду там?
Хотелось добавить, что вазы ни в чём не виноваты, но я сдержалась. Если уж человеку хочется чего-нибудь разбить – ну кто ж ему запретит?
Тайрен рывком обернулся:
– Что?
– Бить посуду, – терпеливо повторила я, – принадлежащую вам. А эти вазы кому-нибудь из наложниц могут быть дороги.
– Новые поставят, – бросил Тайрен. И окинул террасу ищущим взором, явно прикидывая, чтобы ещё сломать или расколотить.
– Может, вам подушку вынести? – сочувственно спросила я.
– Зачем?
– Попинать. И вреда не будет, и гнев выпустите.
Тайрен шумно выдохнул. Мрачно посмотрел на меня, а потом плюхнулся на одну из ведущих в цветник ступенек.
– Отец-государь опять будет недоволен… – проговорил он в пространство. Я поколебалась, но всё-таки подошла и села рядом. Как-то я быстро к нему привыкла и перестала бояться. Впрочем, трудно сохранять пиитет перед мужчиной, с которым спишь каждую ночь.
– Ваше высочество, что случилось?
Тайрен дёрнул плечом. Но когда я уже подумала, что он не ответит, принц произнёс:
– Сегодня было нашествие муравьёв на Барабанную башню. Они образовали своими телами три иероглифа, – и он размашисто написал пальцем в воздухе: – Божество. Слава. Несчастье.
Я моргнула. Первые два иероглифа читались как «тай» и «рен». «Божественная слава» – хорошее имечко дал император собственному сыну. Хотя… Если перевести на привычное мне именование… Божеслав. А что, кто-нибудь из братьев-славян вполне мог бы такое носить.
– А несчастье – для вас или от вас?
– От меня, конечно. Теперь по всему городу ходят слухи, что это скверное предзнаменование, и что моё будущее правление ничего, кроме несчастья, не принесёт.
– А при чём тут гун Вэнь?
– Гуну Вэню мерещатся пятицветные облака над его собственным сыном, – Тайрен зло усмехнулся. – Но для этого ему нужно добиться моего низложения. Вот он и добивается.
– Муравьями? – уточнила я, смутно догадываясь, что пятицветные облака, должно быть, имеют какое-то отношение к императорскому титулу.
– А что тут сложного? Написал на стене сладкой водой, вот насекомые и сбежались, а простонародье и радо языки по три чуна распустить, – Тайрен вскочил и принялся мерить террасу шагами. – Давно уже говорят. Что я непочтителен. Не добродетелен. И отец слушает! Можно подумать, что я делаю что-то, чего не делают все! Покажи мне того, кто не катался на зелёных парусах и не дружил с дядюшкой радости! Но нет, это для простых смертных, а мне – изволь распространять державную добродетель! Как же, будущий император должен быть святым! Можно подумать, он сам свят!