– Слушай, идти-то сможешь? А то доберёмся до Симферопольского шоссе – тут недалеко, километра полтора – и прямиком в Москву. Автобус, или тачку поймаем, деньги есть.
Так мы и поступили. В тёплом салоне попутного «ПАЗика» изо всех сил стараюсь не заснуть. Я «у руля» с самого утра и, хотя в последнее время это даётся мне не так тяжко, как даже месяц назад – всё равно, явный перебор. А отрубаться мне никак нельзя, – трудный день ещё далеко не закончен…
1979 г, 15 марта.
Москва.
Ночь приносит облегчение.
Водитель высадил нас на Варшавке, на перекрёстке с улицей Подольских Курсантов – примерно там, где в моё время будет станция метро «Пражская». Одиннадцатый час, и такси пришлось ловить довольно долго. Аст уже сомлел в тепле салона и, не скрываясь, цеплялся за меня. Я держался на одной силе воли – если повалимся на улице, сердобольные граждане вызовут «Скорую» или милицию, и тогда – кают.
Обошлось. Загружая в багажник грязные, все в подземной пыли, рюкзаки, подумалось – не зря, всё же, мы слазили тогда за денежной захоронкой. Вот и пригодилось, хороши бы мы были сейчас в общественном транспорте.
Миладе позвонили из автомата, на углу её дома. Где вы, благословенные времена мобильников… И – невероятное, сказочное везение! – она одна, предки убыли в на дачу к знакомым, по случаю какого-то юбилея, и вернутся только завтра. Дом – панельная двенадцатиподъездная кишка-пятиэтажка, без лифта, и Аст долго, мучительно карабкается по лестнице, гневно отвергая попытки подставить ему плечо. Между третьим и четвёртым этажом он, наконец, сдаётся и тяжко повисает у меня на шее. В таком виде мы и предстаём перед распахнувшей дверь одноклассницей.
Всё-таки, настоящая еврейская женщина – это страшная сила, даже если ей всего пятнадцать, и она не знает ни слова на идише. Мы с Астом умыты, загнаны на кухню, обруганы, на чём свет стоит, напоены обжигающим чаем с лимоном, накормлены бутербродами с «Любительской» колбасой. Серёга сидит, голый по пояс и мужественно терпит, пока Миладка, шипя что-то себе под нос, обрабатывает рану. Рядом, на полу – медицинский никелированный тазик, в который живописно набросаны куски окровавленной марли и ваты. Милка, словно настоящий хирург, промакивает рану марлевым тампоном, прихватив его длинными никелированными щипцами с загнутыми кончиками. Прочие блестящие штуковины, – какие-то крючки, лопатки, ножницы – аккуратно разложены на вафельном полотенце и наводят на мысли о пыточной камере. Точь-в точь, как в подвалах таллиннского гестапо из сериала «Вариант «Омега».