— Если вы проголодались, — снова дежурная улыбка от медсестры, — То наша столовая работает круглосуточно. Ваша оплата предполагает стандартное четырёхразовое питание, однако, если вы хотите чего-то, что не входит в наше меню — при отсутствии противопоказаний от врача, разумеется — то за отдельную плату…
— Нет, спасибо, — поморщился я, садясь на кровати. Голова всё ещё трещала, кажется, про сотрясение — это всерьёз. — Я уже понял, какая у вас офигенно крутая платная больница, но есть что-то не хочется.
А ведь должно бы хотеться. Когда я последний раз ел? Хорошо, если вчера.
— Как скажете, — медсестра вышла из палаты и прикрыла за собой дверь.
Ну, ладно.
Аккуратно держась за кровать — я отлично знал, как после такого может закружиться голова — я встал. Ага, вон и моя сумка со скудными вещами — аккуратно уложена в прикроватную тумбочку. А вот одежды не вижу. Только сейчас я обратил внимание, что на мне — больничная пижама.
Белая, разумеется.
Итак, кто же оплатил мне всю эту белую-белую роскошь? Вряд ли это просто случайный прохожий решил выступить неожиданным меценатом. Вывод напрашивался сам собой.
Лика. У неё и денег легко хватило бы на элитную больницу, вот только… почему?
Я всё ещё был зол из-за того, что она «не узнала» меня на выступлении. Из-за того, что она рассказала, из-за слов о её ненаглядном Паше, которые она повела дальше. Но если это она — то, значит, почему-то она захотела это сделать?
Отдать долг? Не чувствовать себя виноватой и как будто должной? Глупо. Можно подумать, я понимал, что делаю тогда. Мне было двенадцать, и я просто не хотел, чтобы моя единственная подруга часто болела. Как работают мои силы, какими последствиями это чревато… я ведь и понятия не имел. Сделал бы я то же самое, знай то, что знаю сейчас?
Я до сих пор размышлял над этим вопросом.
Ладно. Можно сколько угодно хорохорится тем, что я скоро сдохну и мне уже ничего не нужно, но суточная голодовка всё-таки давала о себе знать. Пожалуй, стоило и правда заглянуть в их столовую. Сунув ноги в тапки, стоящие у кровати (ну хотя бы они не белые — видимо, решили, что «белые тапочки» в больнице выглядят слишком двусмысленно), я вышел из палаты.
Узкий коридор, несколько дверей — точно таких же, как и моя, только с другими номерами. Разумеется, в коридоре было пусто. Поздний час, и за окном уже уверенная темнота, сгустившаяся за те минуты, что я размышлял. Откуда-то доносился неразборчивый шум телевизора. Кажется, они тут во всех палатах — в моей точно висел, правда, пульта я не видел. Ну и шут бы с ним.