Я сидел в зрительном зале и думал о своем:
«Да, да! Надо соединить темперамент Селина, рассудочность Батырева и технику Блинкова. Это, конечно, потребует всестороннего физического развития — значит, надо заниматься различными видами спорта».
Гантели, двухпудовичок и резиновая растяжка давно уже были у нас неотъемлемыми атрибутами утренней зарядки.
Мы с Александром спали в передней. Поэтому наши упражнения со снарядами происходили у всех на виду.
Дядя Митя только плевался, когда видел меня тщившимся выжать непосильный вес или с мученическим лицом растягивавшим резину обязательно до нового рекорда.
— Дров бы лучше пошел наколол! — презрительно говорил он, проходя через переднюю и сердито хлопая дверью.
Я шарахался из одной секции в другую — бокс, борьба, лыжи, коньки... Потом быстро остывал, начинал заниматься легкой атлетикой. Потом бросал...
Увлечение мое боксом охладил Борис Сычев, мой одноклассник. Он регулярно занимался в секции общества «Динамо». На школьном спортивном вечере я скрестил с ним перчатки. Удар в солнечное сплетение перебил дыхание. Я судорожно открыл рот, пытаясь заглотнуть воздух. Но воздух никак не проходил в дыхательные пути. Пока я пытался вздохнуть, Борис продолжал атаку. Он нанес мне удар в челюсть, потом в глаз...
Это было бесславное выступление.
— Сначала ты был как рыба на песке, когда глотал воздух, а потом превратился в плохо набитый тюфяк, — описывал мне бой Сергей Ламакин.
Домой я пришел с громадным синяком.
— Ну что, Грибов, догулялся? — спросил, глядя на меня, дядя Митя.
Грибов — крестный отец, известный московский мануфактурист, глава фирмы «Грибовская мануфактура».
Миллионер-кум, по барской, прихоти крестивший у служащего сына, ограничился покупкой новорожденному золотого крестика.
На этом кумовство, собственно, и кончилось, если не считать, что крестный, будучи сильно пьяным, чуть не уронил меня с высоты своего богатырского роста на каменные церковные плиты, когда принимал от священника из купели.
Дядя Митя, человек строгих взглядов, не любил моего крестного и звал меня Грибовым, когда был за что-то мной недоволен, явно преувеличивая масштабы моих возможностей и склонностей.
— Грибов заявился! — говорил он громко, когда я позднее обычного приходил домой.
Синяк под глазом возмутил дядю Митю.
— Дядя Митя, да ведь это же бокс! — оправдывался я.
— Снять бы с тебя штаны да выпороть — вот был бы бокс, — заключает дядя Митя и, безнадежно махнув рукой, добавляет: — Безотцовщина!
С легкой атлетикой я тоже вскоре покончил. Случай с Сергеем Ламакиным отвратил меня от нее окончательно.