Приземление Грес на гоночном катере надо было видеть. Казалось, они проблеснувшим лучом выскочили из-под куполов Храма Спаса на Крови и по касательной снарядом просвистели к корпусу яхты, шумно приземлившись всего лишь в трех метрах. Для неспециалиста, при взгляде со стороны, такая посадка, скорее всего, была невероятно удачным аварийным падением. Алексей же не сдержался и навстречу выскочившим из кабины девушкам вытянул руки, оттопырив большие пальцы вверх.
— Браво! — крикнул Алексей. На этот раз его не снесли, не уронили и, главное, не причинили какого-либо ущерба, хотя вначале эти две молнии намеривались что-нибудь этакое учинить. Никаких загадок в этой нерешительности не наблюдалось. Еще бы, когда кругом не пойми что, волшебство везде, даже в самом воздухе, и не так укротишь свои желания. Вдобавок кругом полно раздетого народа, щеголяющего какими-то облачными неясностями на интимных местах. Да и сам Лидер не отстает от этого нового головокружительного дресс-кода. Смотрелось это как-то совершенно свежо, ново и даже дико, до колик в пятках, до ломоты в членах. Поэтому сорок вторые и не успокоились, пока все, что увидели, не смогли повторить сами.
И через некоторое время по самому центру Марсова поля под проливным дождем молча большим кругом выстроились люди. Если смотреть на это со стороны, становилось как-то не по себе от одного только этого жутковатого зрелища. А вот собравшиеся, похоже, совсем не ощущали какого-либо дискомфорта. Тела их слегка мерцали в этом клубящемся сиреневом мареве, на лицах блуждали улыбки. В центре же колдовского круга стоял молодой человек, сам по себе вызывающий оторопь. И не только из-за того, что вплотную к нему восседал огромный зверь, куда там белому медведю, нет, тут дело крылось в другом. Как-то сразу осознавалось, что из этих двоих хищников человек куда опасней. И не сказать, чтоб этот вывод зиждился лишь на интуиции, визуальных подтверждений находилось тоже в достатке.
Совершенное тело стоявшего не мерцало как у других, оно колдовски, завораживающе источало свет, переливаясь всеми оттенками меда, а широкие глаза предводителя грозно светились голубизной векового льда. Многих, кто пытался всмотреться в эти промораживающие омуты, тут же пробивал озноб. Но больше всего потрясало другое: при любом, даже мимолетном движении этого невероятного человека, от его конечностей исходили вполне различимые и ощущаемые шлейфы из снежинок и трескучей стужи. При этом сказанное этим человеком сразу воспринималось как безусловно правильное, хотелось вникать и вникать, слушать и слушать.