Вот по этой причине Роман и предпочитал находить своё убежище в равнодушных цифрах. Цифры, как и деньги, всегда были ему более понятны, а их природа менее подвержена переменчивости и уж тем более эмоциям, чем такие люди, как Аврора, потерявшая в своём стремлении спасти дочь человеческое лицо.
Роман сам не до конца отдавал себе отчёт, почему он её терпит. Почему унижается перед отцом, почему подал идею с проектом «90736-Альфа» и почему теперь готов вбить последний гвоздь в крышку гроба собственной совести визитом к Щеглу? Ему же это было не нужно. Он был бы счастлив начхать на всё, работать дальше в Министерстве продовольствия, погрязнув в ворохе понятных цифр и сводок, больше не вспоминать ни Пирамиду, ни отца с его укоризненным взглядом, и терпеливо дожидаться кончины жадного старика, но вместо этого он уже в который раз шёл биться за деньги для этой стервы, которая его труды никогда не ценила.
Пока Джойс тихо умирала на каталке, мать навестила её всего один раз, а потом убежала в лабораторию, где наорала на всех за бездействие и больше к дочери не приходила. Даже этот эвдонский маньяк, который ей был никем, едва не ночевал рядом с девочкой, демонстративно наплевав на все угрозы госпожи Сантери. Сегодня, как раз перед стрельбой, Роман видел, как Каан читал ей какую-то нудную книгу о самратах. Грудная клетка Джойс тяжело поднималась и опускалась, лоб от боли в груди прорезали морщинки. Вместо лёгких работала подушка, которую приводили в движение аппараты, через трубку гнавшие воздух в маску на лице девчонки. Рядом, положив свою огромную голову на руку хозяйки, лежал Орешек и жалобно поскуливал, ведя ухом каждый раз, когда аппарат издавал непонятный стрекочущий звук. Букашка угнездилась на самом краю каталки и обнимала дремавшую за щиколотку. Даже Роман в этот момент почувствовал так не свойственную ему жалость.
Когда-то Вечный Наследник был уверен, что дочь Авроры доживёт до того момента, когда её мать найдёт нужную формулу ревинтола, которая бы не приводила к смертельным побочкам. Аврора и сама не допускала даже мысли об обратном, но постепенно эта уверенность превратилась в надежду, а потом в мечту, а теперь от неё осталась лишь тень, призрак, подгоняемый манией победить проклятую судьбу. Не то чтобы Роман желал Джойс смерти, конечно же, нет. Но он не был уверен, что то, что её ожидало в будущем, благодаря отчаянным попыткам её матери остановить смерть, было чем-то лучшим, чем естественная гибель.
Зрелище того, во что, весьма осознанно, Сантери превращала своего ребёнка, а также присутствие в Пирамиде постоянно бредущего по коридорам безмолвного Майло вызывало у Романа зыбкое чувство, что происходящее вокруг неправильно и противоречит какому-то неписаному закону. Из-за этого они с Авророй часто ссорились, но эта женщина всегда его побеждала, приводя в качестве победного аргумента тот факт, что у Романа не было собственных детей, и потому он просто не в состоянии по-настоящему её понять. А ссорились они часто, что было вполне ожидаемо, если учесть, что их отношения и начались с резкой неприязни друг к другу.