В Ленинграде мы снимали павильоны. Почему там, а не в Москве, мне до сих пор непонятно. Тем более, что нам приходилось ездить в уже знакомую Сосновую поляну, где были свободные костюмерные и павильоны, - а это занимало много времени на сборы и дорогу. Выезжали мы рано - столовые и кафе ещё были закрыты, и наш ежедневный завтрак состоял из кружки пива и вяленой рыбы. Такой завтрак проходил в большой компании, расположившейся на лавочках перед гостиницей рядом с пивным ларьком. Некоторые были этим даже довольны, я же пиво никогда не любила, и к тому же мне хватало сто граммов, чтобы совершенно захмелеть, что вызывало веселье всей группы. Кроме того, им доставались остатки из моей кружки. Опять же ничего не помню из этого периода о своих отношениях с Поповым, кроме того, что был он в Ленинграде наездами и занимал обширный номер с большим квадратным ковром на полу. Зато другие эпизоды выплывают на поверхность, хотя, казалось бы, и незначительные.
Например, решила я отправить письмо своей подруге Женьке в Москву и описала в нём с доступным мне юмором, как живёт съёмочная группа: кто с кем спит, кто как пьёт и как развлекается. Да ещё для остроты приправила текст несколькими нецензурными выражениями. Бросила письмо в почтовый ящик в вестибюле гостиницы и успокоилась. Проходят дня два, вдруг меня на съёмочной площадке подзывает наш замдиректора Голынчик: «Лена, ты письмо писала?» - «Писала, а что?» - «А адрес ты на нём поставила?» Тут я хватаюсь за голову: «Нет, забыла!» «Ну так вот, - ухмыляется со значением Юрка, - администрация гостиницы вынула почту - смотрит, конверт чистый. Вскрыли, прочитали, ржали, как лошади. По тексту поняли, что писал кто-то из нашей группы. Смотрят - подпись «Лена». Спросили меня, есть ли у нас Лена. Я говорю: есть - и забрал письмо. На, держи. В следующий раз не забывай адрес писать!» - и смеется. «Юрка, только не говори никому, что я - та самая Лена, сам понимаешь почему!» - умоляю я. «Да ладно уж, не беспокойся!» Не знаю, указывал ли Голынчик на меня как на автора письма или нет, но я некоторое время ловила на себе насмешливые взгляды дежурных гостиницы. Конверт я прилежно подписала, добавив в P.S. произошедшую историю с письмом, и бросила в почтовый ящик подальше от гостиницы, уже в городе.
Или ещё такой смешной случай, хотя в моём пересказе он, возможно, и не произведёт должного впечатления. По-видимому, это произошло тогда, когда Попов был в отъезде. Я жила в одном номере с Алкой Майоровой, хотя её, как всегда, видела только на площадке. У Алки в это время был роман с одним из ленинградских актёров-эпизодников, и она ночевала где-то на его квартире. В тот вечер она неожиданно объявилась, ведя за собой только что приехавшего похожего на хиппи художника-декоратора Кудрявцева Сашу. Мы его знали как бесшабашного и непредсказуемого в своём поведении молодого человека. «Он останется ночевать на моей кровати, так как до завтра никого из администрации не будет, а моя постель всё равно свободна», - заявила она. И не дожидаясь моего согласия, оставив чемодан, они куда-то ушли. Немного поразмыслив, я решила, что будет небезопасно оставаться на ночь с мужчиной в одном номере - зачем мне лишние сплетни! И отправилась к нашему редактору Славе Хотулёву, который жил в соседнем одноместном номере. Объяснив ситуацию, я попросила его на одну ночь поменяться со мной местами, на что он охотно согласился. Дальше рассказывает Хотулёв: «Сплю я, значит, на твоей кровати, укрылся почти с головой. Часов в 12 ночи открывается дверь, тихо входит Сашка Кудрявцев. Остановился у стола, постоял, подумал и принялся доедать воблу, которую я оставил на газетке. Поел, допил мой чай, посидел молча, а потом вдруг как вскочит и кинулся ко мне. Я даже вскрикнуть не успел. «Ах ты моя дорогая!» - кричит и руки как засунет под одеяло, да сразу сами понимаете куда! Вдруг остановился, притих… Пауза… «Извините!»