Я действительно как губка впитывала всё, что он мог мне дать, и ко времени описываемых выше событий, кажется, уже «выпила его всего до дна». Это относилось больше к интеллектуальной сфере, чем к сексуальной. Интимная сторона жизни была где-то на задворках моих интересов. Во всяком случае, это был уже тот период наших отношений, когда интерес мой к Игорю стал затухать, а с ним и чувства, которые я питала. До Зеленогорска я ему ни разу не изменяла, но и после не испытывала никаких угрызений совести. Как будто ничего не произошло, и мы продолжали встречаться как ни в чём не бывало. Вопрос, а не изменял ли он мне, даже не приходил в мою ветреную головку - ни мнительной, ни ревнивой я никогда не была.
На «Мосфильме» в это время был период размеренной жизни - шли кинопробы и утверждение актёров к съёмкам фантастической земли - Онкелонии. Смены назначались накануне и только утренние, с 9 утра до 6 вечера, были обязательные выходные по воскресеньям. Это давало возможность хоть как-то планировать своё время, делало жизнь размеренной и более-менее спокойной. Я даже могла навещать дочку на даче, шить ей и себе, оставалось время почитать и даже порисовать.
С Игорем мы ездили купаться в Кусково, жарили шашлыки на природе, ели настоящие манты и плов, запивая фирменной настойкой «сечкарёвкой», собственноручно приготовленные другом Игоря - Сечкарёвым. Несколько раз заходили на огонёк в мастерскую друга Игоря - Васи Корячкина, художественными шаржами которого были оформлены титры знаменитого тогда телевизионного «Кабачка 13 стульев».
Мастерская находилась в старом доме, на чердаке, куда даже лифт не доходил. Собиралась там разношёрстная компания, в которой не все были даже знакомы друг с другом. Однажды, помню, подойдя к двери Корячкина, нашли её запертой - Васи не было дома. Решили подождать, расположившись на ступеньках. Через несколько минут подошли ещё гости - присоединились к нам, познакомились. В общем, к тому времени когда вернулся хозяин, нас было уже человек восемь. Застал он нас за тёплой беседой, согреваемой бутылкой водки, которой все угощались попеременно «из горла», и закусываемой разложенной на газете воблой. Правда, в самой мастерской комфорта было не больше, чем на лестнице, - за неимением мебели сидели на полу, разложив на потёртом ковре принесённую с собой снедь и выпивку. Думаю, на том чердаке перебывала добрая половина московской художественной и литературной элиты того времени.
Я неспроста вспоминаю этот гостеприимный приют для всех близких по духу людей, кто в какой-то момент безделья или безденежья притягивался к этому дому. В дальнейшем я еще вернусь сюда, чтоб рассказать очередную историю, неожиданно завязавшуюся здесь.