Выясняется, никого не предупредили о моём приезде: обычное мосфильмовское разгильдяйство. Правда, я до сих пор подозреваю, что это Алка забыла, увлёкшись кавказскими винами и горными красавцами. «Как ты добралась? Ты с ума сошла, ехать ночью одна! Это же Кавказ, а не Москва!» - и масса эмоций в том же духе. А я стою гордая, как будто подвиг совершила, на самом деле «вся в белом».
Далее оказывается, что в посёлке отключили свет, а надо срочно приготовить костюмы к завтрашней съёмке: приделать меховые ленточки, приклеить кусочки кожи и пришить косточки мелких пресмыкающихся. Одни костюмеры бы не справились, и Алина Будникова организовала на это дело почти всю группу, и теперь они сидели у костра, попивали вино и творили кто во что горазд.
Жили они, как оказалось, в частном секторе, и куда мне деваться, никто не знал. Выручила Зинка Циплакова: «Пойдём ко мне, у меня в доме широкая кровать, ляжешь со мной, а завтра разберёмся». «Дом» - это было громко сказано. В темноте, почти ощупью мы добрались до глинобитной клетушки. Дверь отсутствовала, а предназначенный для неё проём был завешан занавеской. Маленькое оконце вообще не имело рамы. Пол земляной, крыша сложена из чего-то наподобие камыша, залепленного сухим навозом. И это при отсутствии потолка. Эти подробности я разглядела уже утром, как и то, что Зинкина и моя обувь таинственным образом исчезла. Обнаружили мы её разбросанной по двору, там же были и ночные воры: по двору разгуливали огромные индюки, время от времени перетаскивающие наши туфли с места на место. Что они нашли в наших вещах, трудно сказать, но с тех пор нам пришлось ночью во избежание потерь класть обувь на стол (другой мебели, кроме стола и двух железных кроватей, которую хозяйка на следующий день застелила для меня, в нашей клетушке не было).
Утром я детально рассмотрела весь окружающий антураж. Комната наша оказалась отдельной глиняной хибаркой, боковыми стенами прикреплённой к ряду подобных ей сооружений. Все они задней своей стенкой образовывали глухой забор, окружающий большой двор, на котором не было ни единого деревца или травинки. Дверей, в обычном понимании этого слова, нигде не наблюдалось: были проёмы для входа или просто одна стена отсутствовала, как, например, у хижины, предназначенной под кухню. По двору ходила всякая живность, включая знакомых уже нам индюков. Причём всё это было такое грязное и обшарпанное, что казалось, к этому столетиями не прикасалась рука хозяина, а лишь что-то залепливалось и залатывалось. Как выяснилось впоследствии, моё первое впечатление было верным. Поколение за поколением селяне гнездились в этих глиняных хибарах, земляной пол которых был продолжением хорошо утрамбованного двора, практически ничего не меняя в укладе своей жизни. Например, на стене в нашем домике висел нож, которым прадед хозяйки срезал соты в ульях и который я выменяла на капроновый платочек, увезя с собой в Москву на память.