Блудная дочь возвращается (Анопова) - страница 57
Вследствие такого моего негативного отношения к работникам балета я была крайне удивлена, когда накануне отъезда из Нальчика в номер гостиницы, в котором я жила с Зинкой Циплаковой, пришла Таня Ильевцева. Она просто огорошила нас сообщением о том, что выходит замуж за танцора местного театра. Мало того, что он был из балета, он был ещё и кабардинцем! Представители этой народности зарекомендовали себя перед нами не лучшим образом, в результате чего дирекция пошла на крайние меры. Она не только запретила пропускать местное население в гостиницу, но вечером приходилось ставить охрану у входа в гостиницу и, кроме того, оцеплять её плотным кольцом из автомобилей, дабы оградить себя от вторжения дикого племени озабоченных горячих парней.
Как иллюстрация местных нравов может служить такой забавный случай. Поздно вечером мы с Зинкой сидели у Алины в номере на втором этаже и попивали сухое вино. Окно было открыто настежь - за ним в темноте шумели деревья и носились летучие мыши. А в номере горела настольная лампа, было уютно и мы тихо болтали. И вдруг через окно на середину комнаты влетает нечто огромное, чёрное и лохматое. Мы замерли в ужасе - но вот «нечто» распрямляется и оказывается молодым громадным кабардинцем! С криком мы выпихнули его за дверь, поражаясь дерзости и дикости произошедшего. Наутро мы пошли посмотреть, как это он умудрился влететь в окно. Осмотрев наружную стенку, мы пришли к выводу, что парень, как обезьяна, повис на ветке, которая была в трех метрах от окна, и, раскачавшись, прыгнул на середину комнаты. Такие вот нравы!
И вот наша Татьяна решает связать свою судьбу с кабардинцем Хачиком (его действительно так звали), танцором, да ещё с одним из трёх братьев-близнецов. Это же от родственников не будет отбоя! Ведь известно, что все дороги лежат через Москву, и все провинциалы считают, что осчастливят своих родичей, если погостят у них несколько дней. Мне кажется, я именно потому не питаю к своим родственникам никаких положенных чувств, что всё то время, что мы жили вместе с родителями, у нас не переводились постояльцы: тети и дяди, их дети, дети детей и их приятели, и те, кто просто был знаком с родителями. В нашей коммуналке на Петровке, а потом в малогабаритной квартирке на Проспекте Вернадского кто-то вечно спал на полу, толкался на кухне и занимал ванну, задавал риторические вопросы и рассказывал неинтересные истории. Мне приходилось то и дело уступать свою кровать и спать с родителями. А гость в это время мог беззастенчиво изо дня в день сидеть рядом и нахально смотреть по телевизору ненавистный футбол. Когда я, наконец, покинула родительский дом и заимела свою отдельную квартиру, я сразу всех предупредила, что, пусть обижаются, если хотят, но у себя я никого не принимаю. Все, без исключения, слабые попытки погостить у меня я пресекала на корню. Что самое замечательное, всем родственникам я сразу стала ненужной и неинтересной. И слава богу!