Но поесть в тот день мне было не суждено. Едва я нацелилась вилкой на кусок жареного мяса, как ударил гонг. Мы с Васькой переглянулись. Кого-кого, а гостей сегодня точно не ожидалось. Пока я соображала, как на это реагировать, гонг ударил во второй раз.
«Ну, если это опять оборотни — мало им не покажется!» — в сердцах подумала я, бросая вилку на стол.
Из тумана за воротами торчали две руки. Тонкие, явно женские, с аккуратными розовыми ноготками, пальцы нервно сжимались в кулаки и снова безвольно расслаблялись. Сердце на мгновение остановилось, а потом зашлось в заполошном ритме испуганной птицы. Я знала, кто стоял с другой стороны.
На остатках самоконтроля я заставила себя заглянуть в мир людей, прежде чем хвататься за эти руки. Но за воротами стояла одна-единственная женщина и, не отрываясь, глядела прямо на меня. Не медля больше ни секунды, я прикоснулась к прохладной нежной коже и провела ее через туман. Миг спустя я смотрела в темно-карие, почти черные глаза. Свои глаза…
— Разрешаю душе жить, — спохватилась я, уже повиснув у гостьи на шее.
— Сэтти! — выдохнула она мне в ухо, и сильные руки притянули меня еще ближе к ней, хотя я и так прижималась всем телом. — Сэтти…
— Мама… — В глазах закипали слезы, горячими каплями стекали по щекам и впитывались в мягкую ткань летнего платья.
— Я не знала, Сэтти. Я ничего не знала, — шептала она. — Никто не думал, что тетка может дойти до такого… Прости меня, Сэтти! Я должна была спрятать тебя! Увезти куда-нибудь! Прости!
Не знаю, сколько времени я простояла так, вдыхая ее чуть сладковатый незнакомый запах, впитывая бессвязный шепот, наслаждаясь каждым прикосновением. Еще больше времени прошло, прежде чем я снова смогла связно мыслить и говорить. Кое-как я сумела составить приглашение пройти в дом, подходящее для вампира. А потом снова молча плакала, сидя рядом с ней на диванчике в холле.
Возможно, это прозвучит странно, но первые несколько часов мы почти не разговаривали. Просто сидеть рядом, глядя, как пляшут языки пламени в камине, уже было счастьем. Тем самым счастьем, которого я по прихоти Мавры с ее какими-то непонятными планами никогда не знала.
— Почему она так поступила? — В какой-то момент невнятная мысль оформилась в вопрос.
— Ненависть. Может быть, зависть, — покачала головой мама.
Теперь я знала, что ее имя — Лэтта, но даже про себя не звала ее так.
— Чему завидовать? — пожала плечами я, рассеянно поворошив угли в камине.
— Может, тому, что так и не узнала, что такое настоящая семья? — предположила мама. — Мать никогда не говорила со мной об этом. Как и сама Мавра. Ее я вообще никогда не видела.