Лазарев был неистощим в придумывании различных средств воспитания моряков: по его просьбе Николай I разрешил посылать ежегодно четыре военных корабля в средиземноморские воды. Такие походы хорошо знакомили с постановкой морского дела в иностранных флотах. Также и иностранцы имели возможность оценить русскую морскую школу. Иностранцы поражались расторопностью русских моряков, четкостью их работы при спуске и подъеме гребных судов, при уборке и постановке парусов, при эволюциях на шлюпках под парусами.
Школа Лазарева была замечательной - единственной в своем роде школой для командного состава флота. Она давала молодежи полную возможность с первого же года службы на корабле окунуться с головой в разностороннюю морскую практику. Тайна этой школы заключалась не в строгостях требовательного адмирала, не в запугиваниях, как наивно полагали многие, а в необыкновенно умелой, часто виртуозной игре на самолюбии и честолюбии, в безграничном развитии у молодежи чувства долга и патриотизма,
Лазарев неустанно повторял, что «всякое положение человека прежде всего возлагает на него обязанности» и что «с точным, безукоризненным щ выполнением связана не только служебная, но и личная честь». Эти принципы во времена Лазарева составляли отличительную черту черноморских моряков. Лазарев воспитал много выдающихся моряков, таких, как Нахимов, Корнилов, Путятин, Истомин, Лесовский, Унковский, Шестаков, Бутаков, Попов. Позднее (последняя четверть прошлого века и начало текущего) лучшим представителем лазаревской школы и заветов Лазарева был адмирал С. О. Макаров. «По своим заслугам перед государством и на поприще географии, - говорит академик Л. С. Берг, - Лазарев может быть поставлен в ряд только с адмиралом Макаровым».
Все более энергичными темпами шло строительство кораблей и оборудование для них баз на Черном море.
Если в начале своей службы на Черном море Лазарев писал Шестакову, что из одиннадцати осмотренных им фрегатов «годных оказалось только шесть, а остальные гнилы как в корпусе, так и в рангоуте», что парус на корабле настолько был гнил и рвался, что через него «можно было брать высоту солнца!», то вскоре тон его писем меняется. Он пишет: «Отделываю корабль «Варшава» и боюсь уйти в плавание, чтобы его не испортили. Корабль сей будет самый огромный, удобнейший по внутреннему расположению и лучший по отделке в Российском флоте, надеюсь также, что не уступит и никакому английскому. Пять дней тому назад спустил я здесь на воду прелестнейший корвет «Ифигению», в октябре надеюсь спустить 60-лушечный фрегат «Агатополь». Вскоре заложу две шхуны и пять тендеров, через месяц заложу, кроме «Силистрии», еще 84-пушечный корабль. Скажу, что рангоут, делавшийся до сего времени дурно и весьма непрочно, делается теперь лучшим и самым пропорциональным образом - гребные суда, никогда наборными здесь не строившиеся, могут теперь рядком стать со всякими английскими, и гички такие, что не ударят в грязь и в Диле» 1. [1 Диль - английский порт, известный строительством легких, преимущественно спортивных судов].