Из-за этой воды и не могут забыть Хайн-озера те, кто хоть раз там побывал.
Усталые и измученные, приехали охотники к мельничным «исадам», — так здесь называются места причала лодок, лужайки на берегу. В полукилометре от озера, на ручье, мельница, около исад его бурный исток. Озеро горное, и ручей, на своем пути до моря порожистый и упрямый, все бежит вниз. На мельнице летом никого нет. Работа начинается там в начале зимы, когда замерзает озеро.
Доктор решил ночевать на исадах. Да и не все ли равно где!
Красными отблесками озарились стены темного леса. Костер весело запылал. С тонким свистом устремились вверх искры.
Все вокруг потемнело, не хотелось отрывать взора от блестящего пламени.
Петька ходил где-то невдалеке и в темноте потюкивал топориком. Он готовил «фересу» — можжевельник для коптилки.
На обязанности доктора лежала чистка рыбы. Это большое дело.
Надо было каждую рыбешку выпотрошить, насадить на особые палочки с сучком для упора. Иван Петрович целый час провел, сидя на камешке у воды. Когда кончил, почувствовал, как болела спина и онемели руки.
Вскоре импровизированный коптильный завод заработал вовсю. Сырой можжевельник шипел на огне, как жаркое, и густой молочно-белый дым скрывал подвешенную на сырых осиновых «кавах» рыбу.
Варилась уха. Петька сидел у самого огня, прямо на земле, охватив колени руками. Его смуглое лицо, озаренное отблесками красного пламени, казалось, отражало в себе всю сущность окружающей суровой природы, этих невеселых, старых, на многие сотни километров раскинувшихся лесов. Старые древние леса…
Пробредет в них одинокий охотник в погоне за куницей или сохатым лосем, оставляя зимой на девственном снегу бесконечный след своих «калженых», подбитых мехом лыж. Приедет самоед на летнее становище. Тайком проберется на далекие, полумифические Казанские озера бродяга — искатель жемчуга…
Редко, редко с партией изъеденных мошкой и комарами «роботчих» пройдет заросшей просекой упрямый землемер или таксатор, неся за собой спесивую астролябию на желтых ногах. Те немногие, что живут в этих лесах, называют все остальное «мир».
Самоед говорит: «Я в миру давно не бывал», «Надо в мир за хлебом пойти», «Что в мире слышно?»
Эти леса — огромный скит. И живут там почти схимники. Это остатки старины.
Самоеды не сами придумали слово «мир». Живали там беглые раскольники, спасавшиеся от преследований Никона. До сих пор находят развалины вымерших, брошенных скитов на берегах дальних, безымянных озер. Провалившиеся срубы курных церквушек поросли густыми малинниками, и только груды обгорелых камней указывают места былых очагов. Беглые люди — «казалеты» — тоже спасались в этих лесах. Они будто бы позакапывали где-то в далях много кладов и поумирали. Но лес крепко держит такие тайны. Искатели ничего не могут найти, кроме тяжелых староверских крестов да почерневших блях с переплетов божественных книг.