— Что за верблюда лепишь?
— Лошадь делаю — не верблюд, — сказал Степа и спросил, что это за зверь — верблюд.
Охрем стал рассказывать.
— Это не зверь, а киргизская лошадь. Живет в лесу, поэтому и называется вирь[9]-блюд. У него две спины. На одну спину киргиз кладет кошель с хлебом, на другую садится сам и скачет.
Степе как-то не верилось, что существует лошадь с двумя спинами, он сказал нерешительно:
— Поди, врешь...
— Душой клянусь, правду рассказываю, вот хоть спроси деда Охона, он скажет то же самое.
Степа вопросительно посмотрел на деда Охона и все же сказал:
— Двухспинных лошадей не бывает.
Дед Охон был занят серьезным разговором с Дмитрием.
Охрем взял из рук Степы его лошадку и принялся выправлять ее.
Конечно, лучше Охрема никто не может сделать лошадку, это Степа знал и внимательно наблюдал за его ловкими узловатыми пальцами, как они мнут податливую глину. В руках Охрема овцеподобный ублюдок превратился в настоящего коня с выгнутой шеей и кудрявой гривой.
Пока работники отдыхали, дед Охон вывел Дмитрия из избы и подвел ко двору. Двор был почти закончен, оставалось лишь покрыть навесы соломой. Это Дмитрий собирался сделать одновременно с крышей избы. То, что двор стоит в стороне, дед Охон похвалил, но выбора места не одобрил.
— Не нравится мне эта лощинка, которая проходит через двор,— говорил он, указывая на нее трубкой.
Дмитрий неодобрительно кашлянул. Он не мог понять, отчего старик ополчился на то, что ему самому особенно было по душе.
— Отчего же лощинка не нравится? В нее будет стекать навозная жижа из конюшни и коровьего стойла. Во дворе всегда будет сухо.
— Смотри, как бы тут не пошла вода, — заметил старик, тряхнув бородой.
— Откуда же тут взяться воде? — с удивлением спросил Дмитрий.
— Весной из речки. Эта река, поговаривают, очень ненадежная, недаром русские прозвали ее Бездной.
Дмитрий вспомнил, как тонул Степа.
— А ведь правда, есть ли у нее плотное дно? В первый день, как мы сюда переехали, Степа ухитрился свалиться в воду. По пояс ушел в воду, а ногами так дна и не достал.
— Сдается мне, что эта лощинка ни что иное, как старое русло реки, — сказал дед Охон в раздумье. — Как знать, может, эта капризная речка снова потечет по ней. Неудачно ты выбрал, Дмитрий, место для двора.
— Не переносить же сейчас двор на другое место? — огорчился Дмитрий.
— Не сейчас, так после перенесешь, а убрать его отсюда так или иначе придется, — заключил дед Охон. Они снова вернулись в избу.
Без Дмитрия оставшиеся били в три молота — Охрем, Иваж и сын старика Назара, пришедший подменить отца. Степа поднимал четвертый молот и бил по полу по куску глины, стараясь размять его, пока не ударил себя по ноге. Отец отнял у него молот и велел ему уйти, чтобы не путался под ногами. Но Степе надо было вылепить двухспинную киргизскую лошадь. Охремовская красовалась на подоконнике. Лепя свою лошадь, Степа старался сделать так, как у дяди Охрема, но не представлял себе, как должна выглядеть вторая спина. Он переделывал несколько раз, и у него ничего не получалось. В конце концов он бросил глину и со слезами на глазах ушел в избу Назаровых, где мать варила для работников обед.