После окончания обедни Дмитрий с Марьей при выходе из церкви оказались совсем рядом с семьей Никиты. Они вместе отправились в Баево.
— Вы тоже пешком? — спросил Никита. — Нога-то у тебя, знать, ходит?
— Бог с тобой, дядя Никита, хватит мне отсиживаться в избе. Почитай, полгода никуда не выходил, — ответил Дмитрий, слегка задетый замечанием Никиты.
— Все болезни от бога, — наставительно заговорил Никита. — Не потрафил чем-нибудь всевышнему, он на тебя нашлет болезнь. Бог любит хороших людей...
Дмитрий не стал с ним спорить, понемногу отстал от своего собеседника и поискал взглядом Марью. Та увидела свою подругу Васену. Они теперь шли вдвоем, рассуждая о женских делах. Дмитрий стоял на краю дороги, отворачиваясь от жгучего холодного ветра. По ровному заснеженному полю дымилась поземка. Сквозь морозный туман солнце еле виднелось, по обеим его сторонам стояли желтые столбы. Обе женщины дошли до того места, где стоял Дмитрий.
Марья испуганно спросила:
— Что ты остановился, нога разболелась?
— Тебя жду, — сказал Дмитрий и пошел с ними.
Васена одета в зипун, но уже было заметно, что она ходит в положении. Голова ее повязана двумя платками, третьим платком прикрыт лоб и завязан сзади. Из под платков у нее виднелись лишь карие глаза. У Марьи лицо открыто, от мороза разрумянилось. Дмитрий спросил Васену:
— Чего Охрема не брала в церковь?
— Надеть ему нечего. Весь зипун у него развалился. Да и как не развалиться, зимой и летом не снимает с себя, — со вздохом сказала Васена.
Они вместе дошли до улицы своего селения и здесь разошлись.
Дмитрий задержался во дворе, чтобы посмотреть за лошадью. Марья едва успела перешагнуть через порог, как с печи раздался голос Степы:
— Мама, чего принесла?
Он лежал между Фимой и Иважем. Все трое были накрыты отцовым зипуном. У всех троих стучали от холода зубы.
— Ничего не принесла, сыночек. Вот прихватили с отцом две просвиры. Нате, съешьте, — сказала Марья и одну просвирку подала Степе, другую разломила надвое и отдала Иважу и Фиме.
В избе было холодно. На печи тоже не теплее. Степу поэтому и положили в середину, чтобы хоть немного его согреть. В печи совсем остыли сваренные утром щи. Марье пришлось разжечь на шестке огонь и подогреть. Ради праздника она сварила их с мясом. Дети ели с большим удовольствием и наконец согрелись.
— Вот где настоящее тепло — за столом, с мясными щами, а не на печи, — шутливо подбадривал отец Степу.
— Это не тепло, а слезы. Нужда нас кормит мясом, — сказала Марья.— Разве зарезали бы овец, если бы был корм. Теперь и на варежки негде будет взять шерсти...