Несколько светлейших надели перчатки и кожаные маски с приспособлениями, напоминающими воздушные фильтры, и пошли собирать пепел в специальные железные банки с герметичными крышками. Остальные, в том числе, отец, отошли подальше и стали ждать.
Когда пепла улетучился, отец отдал приказ уходить, оставив на площади десятерых, в том числе моего старшего брата и ещё троих светлейших.
Меня по-прежнему грызла досада. Все мои родственники владели чарами, каждый имел свой талант, благодаря которому мог уничтожать мор, а я мало того, что стрелял из пистолетов, как простолюдин, так ещё и не убил никого. Я чувствовал себя опозоренным. «Полукровка», — вертелось в голове. Слово это причиняло мне ужасные душевные страдания. Я часто слышал его и знал, что за спиной меня кличут именно так. Я чувствовал обиду — обиду на весь мир, на родственников, даже на отца, которого я считал самым великим воином, каких только видывал свет.
Навстречу проехали три телеги. Они не были запряжены лошадьми. Спереди у них имелись два бака, а из-под задних колёс валил пар. На облучках сидели по два человека: один крутил руль, другой держал в руках ружьё. Слева и справа от них покачивались кованые фонари. В кузовах тоже находились вооружённые люди.
Мы вышли за город и оказались в поле. Вдали виднелось что-то вроде окна, в котором воздух дрожал, словно нагретый от костра, и слегка искрился. Там находилась брешь, туда вела укатанная колея, и именно туда мы сейчас направились. Охота закончилась, мы покидали Сон.
***
Я проснулся от всхлипов. Вторак сидел на диване и плакал, подперев голову руками.
— Что с тобой? — спросил я.
— Мне грустно, — сказал парень. — Очень грустно. Я хочу умереть.
Остальные тоже проснулись.
Вчера вечером, после очередной безуспешной попытки открыть брешь, мы нашли небольшой загородный особнячок, расположенный на одной из улиц на окраине города, забрались в него и завалились на втором этаже, уже не думая ни о режиме сна, ни о том, что с нами станет утром. Вторак весь вечер жаловался на головную боль, Прошка бормотал, что Мара заберёт его, а он хочет домой, а Йозеф замкнулся в себе и молчал, а на любые вопросы только супился и хмурил брови.
Вот и сейчас, проснувшись, он сидел на полу и смотрел в одну точку. А Прошка опять завёл свою старую шарманку про Мару.
Лишь старик Томаш, казалось, не изменился. Лишь ещё больше помрачнел, увидев, что стало с его товарищами.
Желудок мой урчал. Вечером, пока никто не видел, я закинул несколько ломтей вяленого мяса, но этого оказалось мало. Да у меня, собственно, и самого еда заканчивалась. Требовалось срочно найти что-то ещё.