Снова.
Но Сиэ вслух не кричит…
Сиэ трясется, да…
Сиэ плачет, конечно…
Но Сиэ не стонет, как будто от боли…
Как правило, нет…
Еще раз внезапный визг, на сей раз громче. Впрочем, казалось, будто источник сих звуков — что б он собою ни представлял — старается их подавить, наложить на уста печать, сдержать рвущийся из легких вопль…
Он тихонько подкрался по коридору к дверям, легонько толкнул, заглянул…
И замер в ошеломлении.
Заледенел…
Там, в стариковской постели, была Мейна. Трико спущено сверху до пояса. Груди голые, и к одной из них присосался угнездившийся, как дитя, на коленях Сиэ. Груди выглядели не столько полными, сколько длинными, с мясистыми сосками, напоминавшими вымя животного.
Внезапно она почти судорожно вздернула голову и глянула на него.
— Ты… — начал было он.
— Вон! — завопила она.
Слова застряли в горле, он подавился труднопроизносимыми согласными, ускользающий смысл неуверенно шевелил во рту пальцами…
— Вон!
Он закрыл дверь, голова пошла кругом. Почему Сиэ из всех живущих на свете? Почему этот лепечущий идиот? Даже с Бейбом было бы лучше. Не говоря уж, конечно, про Корги. Он повернулся и побежал, зажимая руками уши, чтобы не слышать никаких стонов. Нашел свою комнату, пинком распахнул и захлопнул дверь, упал на кровать, не включив свет. Почему, почему, почему? И почему, черт возьми, это его так волнует? Разумеется, нехорошо с ее стороны, но он-то с чего взбесился? Забудем об этом. Сотрем из памяти. Тебя это совершенно не касается. Хочется ей старика, и на здоровье. Идиота! Слюнявого дурака!
Дверь с грохотом отлетела, на пороге была она, снова одетая, стояла в прямоугольнике света, лившегося в открытый дверной проем.
— Уходи! — бросил он.
Она захлопнула за собой дверь, включив ночничок, который осветил комнату, но не слишком.
— Ты, — выдавила она, шипя скорей по-кошачьи, чем по-женски, и в единственном этом слове заключался целый абзац.
— Теперь моя очередь сказать «вон»! — Он сжал кулаки, ища, куда бы ударить, и не переставая гадать, откуда в нем столько ярости. — Ты у меня в комнате. Я хочу, чтоб тебя здесь не было.
— Меня не интересует, черт побери, — опять зашипела она, а коготки на подушечках ерзали туда-сюда, отступали, высовывались, вновь и вновь. — Меня, черт возьми, ни капельки не интересует, чего ты хочешь! Какое ты право имеешь соваться в чужие комнаты?
— Я думал, с ним что-то случилось. Услышал скулеж… как будто кому-то больно.
— Он меня укусил. Он меня укусил, герой Тоэм, а не тебя!
— Я думал, что он один… этот старый дурак причинил тебе…
— Заткнись!
— Убирайся! — заорал он в ответ, решившись на сей раз преодолеть ее злость своей собственной ненавистью и коварством.