Во втором зале на четыре окна в углу с трудом размещалось огромное венецианское зеркало, которое непонятным образом было занесено в дом с совсем не маленькими дверями и высокими потолками, до которых Максим со своим ростом в метр и восемьдесят два сантиметра мог достать рукой, только подпрыгнув. Это старинное зеркало в резной дубовой раме потрясающей итальянской работы неведомым способом в целости и сохранности привез в дом отец Олексы, выслужившийся из казаков в хорунжии, а затем и в секунд-майоры, за подвиг в битве при Ставучанах, первом крупнейшем сражении русской и впятеро больше турецкой армии, которую наше отчаянное каре разнесло в грязную пыль и дребезги, туда ей и дорога.
В третьем зале во всю немалую стену висел огромный персидский ковер ручной работы, привезенный дедом Олексы, казацким сотником, из Петровского похода за Каспий 1722 года.
Четвертая комната-кабинет отапливалась небольшой печкой, имевшей обыкновение прогорать в пять часов утра, как ее ни набивай углем и дровами, что очень не нравилось отвечавшему за ее топление шестикласснику Максиму. Такие печки на Украине с давних времен называли грубкой или грубой.
Незамысловатый, но только не для XVIII века, и понятный лишь своим, шифр Олексы Дружченко из Белополья на последнем листе его чудом найденной рукописи означал, что в каждой группе из трех цифр от первой из них надо было забрать, а попросту отнять, четыре, по числу перечисленных комнат белопольского дома. Получавшаяся первая цифра из трех в девяти группах, конечно, означала номер листа его рукописи, а вторая и третья — номер строки сверху вниз и номер слова в этой строке слева направо.
Послание Олексы в будущее было, конечно, не шедевром тайнописи, но для XVIII «просвещенного» и неграмотного столетия было достаточно сложным: расшифровать его, кроме Дружченко, смог бы только знаток. Но кого могли заинтересовать записки какого-то школяра, если даже образованных магнатов Потоцких не интересовали древние бумаги князей Збаражских, лежавшие у них в пыли прямо под шляхетным носом?
Максим еще раз прочитал окончание рукописи: «Молнии бьют купой, но только не по Полтавскому полку Мартына Пушкаря». Надо будет в Киеве выяснить, где на Украине молнии бьют в одно место одновременно. Подумав об этом, Максим вздрогнул, внезапно вспомнив свой недавний странный и страшный сон, с дождем и молниями, который, черт его знает, может оказаться вещим. А упоминание ни к селу ни к городу вместе с молниями Полтавского полка? В нем было более десяти полковников, сменявших друг друга по очереди, а Олекса упоминает именно Мартына Пушкаря, восставшего против сменившего Богдана Ивана Выговского и погибшего в проклятой битве у Диканьки.