Деление на ночь (Аросев, Кремчуков) - страница 76

Но всё это более-менее обоснованные выводы. Дальше я задался вопросом, что привело Алексея к такому помешательству, и вот тут-то и начинается сплошная метафизика. Вначале я без малейшего повода вспомнил свою очень давнюю любовницу по имени Лина, которая во время соития постоянно кричала одно слово – «мама». Потом мне приснилась моя знакомая Полина, которую я не видел с четверть века. Я в подростковом возрасте влюбился в неё – естественно, без близости и даже без намёка на неё, но Полина меня называла во сне своим ребёночком и звала к себе. Есть и другие наблюдения. (В каком бы Белкин ни был раже, упоминать Елену он не собирался.) И теперь я получаю от вас фотографию могильного камня, на котором написано имя Алина. Полина, Лина, и потом Алина. Итого: я считаю, что Алексей настолько сильно тосковал без мамы, что в итоге стал слышать её голос и решил уйти к ней. Дыра в его душе оказалась фатальной.

Воловских выпил полный стакан воды.

– Сказать, что я в шоке, – ничего не сказать.

– Понимаю, Владимир Ефремович. Но все мои выводы могут оказаться…

– А как тогда связать тоску по матери и образ Близнецова?

– Проще всего. Он придумал нового себя – с папой и с мамой, такой, которую знал. Вы не заходили ещё раз на поэтическую страницу Хика Сволова?

– Нет…

– А я заходил! И перечитал оба текста. В них ясно говорится…

– Но ведь Алёша там написал, что Близнецов умер! – закричал Воловских.

– Во-первых, я предупредил, что лишь выдвигаю предположения. Во-вторых, я не психолог. Думаю, что профессионалу ответить на такие вопросы несложно. Я тоже, конечно, задался вопросом, почему Алексей так написал, а ещё ведь он вам лично сообщил, что Близнецов утонул. Почему? Я думаю, он понимал, что находится на грани безумия и что с этим надо что-то делать. Вероятно, он таким образом пытался распрощаться с Близнецовым в себе.

– Но не смог?

– Но не смог.

– А дальше?

– Дальше – что?

– Как он погиб? Куда он исчез?

– Я не должен был этого выяснять. Мы договорились, что я попробую понять, какой может быть пароль. Всё прочее – не в моей власти. Я могу быть преподавателем, философом, даже немного индусом, раз уж вы попросили меня переселиться в душу Алексея. Но Холмсом или Мегрэ я не буду, я не умею.

– Но если вы смогли им стать, вы знаете, чтó он с собой сделал!

– Я предполагаю, что он не случайно погиб, а покончил с собой, но совершенно не утверждаю. Каким образом, где – не спрашивайте, вы можете строить такие же догадки, как и я.

Они помолчали.

– Исследование завершено?

– Несомненно.

– А пароль?

– «Мама двадцать девять одиннадцать».