Я отчаянно напрягла мозг, пытаясь вспомнить, что за произошедшее – но безуспешно.
– Лёш, а когда ты мне об этом рассказывал? – осторожно спросила я.
– Мне кажется, никогда, – простодушно ответил тот.
– И думаешь, что мне всё очевидно?
– Не сердись… У неё сын покончил с собой, Макс. Судя по всему, таблеток наглотался. Нашли в его комнате, он уже не дышал.
– Да, это действительно плохо. А из-за чего?
– Депрессивный тип был сам по себе. Подробностей папа не рассказывал. Но никто из нас особо не удивился, честно говоря.
– А кто он? Кем работал?
– Да никем. Постоянно менял, не мог приткнуться нормально.
– То есть ничего после себя не оставил?
– Вообще ничего.
– Лёш, а ты мог бы покончить с собой?
Он чуть не поперхнулся.
– Я не собираюсь вообще-то!
– И не думал?
– Никогда.
– Ну и здорово.
Мы переключились на другую тему, потом спустились вниз, ещё немного посидели с родственниками – но все вокруг обсуждали только олимпиаду и войну с Грузией, а нас ни то, ни другое совершенно не интересовало. Зато ночью, когда легли, Лёша тихо-тихо, но не шёпотом, заговорил.
– Я соврал. О самоубийстве я думаю нередко, а о смерти в целом – так и вообще постоянно.
– И что думаешь?
– Ужасно боюсь. Не хочу. Мне дико думать, что я могу умереть. Мне так нравится жить…
Слова его звучали наивно и смешно, но очень искренне.
– Я боюсь болезней, я боюсь самолётов, боюсь глубины и высоты, всего боюсь. Но думаю и о болезнях, и о высоте, а ещё я воображаю, как я вдруг вешаюсь – и как мне начинает не хватать воздуха, или как я глотаю таблетки, или как прыгаю с крыши. Вот думаю – и всё тут. Мне иногда кажется, что это хорошее решение, потому что слишком много не получается, но неужели я настолько слаб, что готов сдаться? Нет. И всё-таки продолжаю думать. Меня как будто кто-то силой возвращает туда. В мысли о своей смерти. Но не только о своей. Я постоянно думаю, каково мне придётся без отца. И с каким-то странным удовольствием я воображаю, что стану делать, если вдруг останусь без тебя. Не в смысле развода…
– Мне не очень приятно такое слышать, – заметила я.
– Да, я догадываюсь. Прости меня. Но я рассказываю так, как есть.
– А у твоих мыслей есть какой-то логический результат? Ты придумал, что ты будешь делать без меня? Или без отца?
– Нет. Я холодею от ужаса и застреваю в самом-самом начале.
Дальше мы молчали. Минут через десять он, вероятно, уже проваливаясь в сон, еле слышно пробормотал:
– Но я всё равно не смогу…
– Что ты не сможешь, Лёшенька? – безмятежно спросила я.
– Ну, это… – ответил тот и окончательно заснул.
Неожиданно разговор получил продолжение через несколько месяцев, когда мы с ним всё-таки навестили Полину Аркадьевну в городе. Повода никакого не находилось – просто заехали по её настоятельной просьбе. Посидели, поговорили, старательно избегая скользких тем, съели предложенный обед. Можно было бы и уходить, но тут Алексею позвонили. Он вышел на кухню, бросив, что разговор минут на десять, и тогда Полина Аркадьевна шёпотом заговорила: