Розенберг протестовал, но армию остановить не мог. Ни враги в ставке Гитлера, ни соперники в пропаганде вермахта его не слушали. Распространение листовок положило начало более активной фазе власовского движения, которое стимулировалось мучительным самоанализом, охватившим рейх после Сталинграда. Долгосрочные идеологические цели были отложены на неопределенный срок в пользу более безотлагательного использования Востока. В этом контексте можно было утверждать, что «эксплуатация» ситуации с Власовым стала естественным мерилом немецких своекорыстных интересов.
Подробности совещания Гитлера с Розенбергом 8 февраля 1943 г. остаются в тени; протокол отсутствует. Наиболее реальный из двух вариантов содержится в второстепенном меморандуме, который бригадефюрер СС Циммерман, старший политический сотрудник министерства оккупированных восточных территорий, направил Гиммлеру в качестве дополнения к своему протоколу совещания от 18 декабря. Согласно этой версии, Розенберг получил согласие Гитлера на создание «своего рода национального комитета» – не для фактического самоуправления, а в качестве «символа» возможных планов автономии «какого-либо рода» – одного для Украины, а другого для России в зоне ответственности группы армий «Центр». «В настоящее время основная цель этих национальных комитетов должна находиться в области пропаганды», – сообщал Циммерман, добавляя, что планы также подразумевают символическое объединение коллаборационистских войск в Русскую освободительную армию.
Казалось, версия Циммермана звучала даже слишком определенно. В другом докладе, подготовленном Кернером для Геринга, содержалось более умеренное и, возможно, более правдоподобное изложение: Розенберг, утверждалось в нем, теперь признал, что «власть большевизма может быть преодолена только путем активного использования в [нашей] борьбе коренного населения», – идея, которая стала актуальной в «самых широких кругах и особенно продвигается вермахтом». Он предоставил бы автономию государствам Прибалтики и создал бы по отдельному национальному комитету и по легиону для каждого народа – для русских и украинцев – в основном в пропагандистских целях. Кернер утверждал (кажется, правильно), что Гитлер не принял никакого решения, а просто попросил Розенберга представить свои дальнейшие проекты и предложения.
Настоящие затруднения Розенберга проявились на его встрече со своими главными советниками два дня спустя. С одной стороны, он опасался, что пропаганда Власова и вермахта покончит со всей политической проблемой и оставит его и сепаратистов не у дел. С другой стороны, Розенберг понимал, что деятельность Власова набирает обороты, чего он никогда не сможет добиться для своих ставленников, и, следовательно, стоит воспользоваться этим, дабы обеспечить его национальным комитетам легальное и гласное существование. Наконец – и это было симптоматично для его подхода, – Розенберг сохранял двусмысленность в вопросе об украинском комитете: он нуждался в нем как в противовесе русскому, однако опасался организовывать его в Киеве, Ровно или Харькове, дабы крайние националисты, чьи интересы отличались от интересов рейха, не взяли в нем верх. В конце концов, его ответ состоял в том, чтобы отказаться от создания украинского национального комитета (или даже консультативных советов на районном и уездном уровне) и отдать предпочтение украинскому комитету, действующему вне пределов Украины.