Проблема национальных комитетов – одного или нескольких – никоим образом не была разрешена. На мгновение она отступила перед лицом неожиданного развития событий. Заручившись согласием Розенберга, пропаганда вермахта поспешила выпустить миллионы листовок, подписанных фантомным Смоленским комитетом и обращенных к россиянам как к соотечественникам. В течение десяти дней немецкие самолеты начали сбрасывать их в тылу врага. И вот несколько немецких самолетов, «сбившись с курса», «по ошибке» сбросили листовки на оккупированную Германией территорию, нарушив соглашение, предусматривавшее их применение только против вражеских войск. «Ошибку» заранее спланировали, и заслуга здесь в значительной степени принадлежит Штрик-Штрикфельдту. (Зыков заранее знал о предстоящей диверсии и однажды вечером сказал коллеге по Виктория-штрассе загадочную фразу: «Ну вот, маленького джинна выпустили из бутылки».) К лучшему или худшему, но деятельность Смоленского комитета как политического фактора стала официальной, поскольку значительные слои советского населения, находившегося под контролем Германии, теперь узнали о его существовании. О том, что он на самом деле жил только на бумаге и в сознании нескольких людей, люди на Востоке знать не могли.
Примерно 28 января 1943 г. Розенберг узнал об «ошибке» и уже на следующий день потребовал расследования и наказания виновных. Расследование так затянули, что невозможно было найти никаких доказательств, а разгром под Сталинградом отодвинул его на задний план. Розенберг был достаточно раздражен, чтобы немедленно просить аудиенции у Гитлера: прежде всего, он опасался, что «любители России» пытались довести дело до конца, представив свершившимся фактом провозглашение Смоленского комитета новым политическим органом, ответственным за весь Советский Союз, – или его представителем. Как несколько месяцев спустя Розенберг объяснил в письме Кейтелю, он был крайне возмущен.
«После того как воззвание генерала Власова было, в нарушение соглашения, ошибочно сброшено, – писал Розенберг, – в том числе и на оккупированной нами территории, это (власовское) предприятие стало известно повсеместно. Еще 26 февраля 1943 г. я говорил генералу Хельмиху, что считаю невозможным, что генералу Власову со своими людьми стоит и дальше оставаться в Берлине…
Я хочу помочь предотвратить политическое развитие на Востоке, которое, при определенных условиях, привело бы немецкий народ к столкновению с некой формой централизации, охватывающей все народы Востока. Как мне кажется, смысл нашей политики может быть только в том, чтобы способствовать органичному развитию, которое не дает новой пищи великоросскому империализму, а, наоборот, ослабляет его посредством принятия во внимание других, как раз нерусских интересов и ограничением русского народа тем Lebensraum – жизненным пространством, на которое он имеет право».