В то же самое время престиж движения Власова поднялся в глазах немцев благодаря официальной советской реакции на него. После нескольких месяцев молчания, весной 1943 г. Москва, по-видимому, сочла вызов слишком серьезным, чтобы его игнорировать. В то время как населению на советской стороне никогда не рассказывали о деятельности Власова, Главное политическое управление Красной армии начало «отвечать» публикациями и статьями в армейской прессе и лекциями в войсках, где разоблачались власовские листовки или радиопередачи. В доброй советской манере Власова теперь называли троцкистом, соратником Тухачевского и немецким и японским агентом еще с довоенных времен. Эта контрпропаганда поражала тем, что она касалась исключительно карьеры Власова, планов немцев и их бесчинства в России – колониализма, жестокостей и злоупотреблений. Москва не предпринимала никаких усилий для противодействия политической или социальной стороне программы Власова.
Кризис наступил совершенно неожиданно. 4 марта 1943 г. Гиммлер направил Борману меморандум: «Будьте добры сообщить фюреру, что, по моей информации, вермахт создал и предает гласности существование Русского комитета и Русской освободительной армии. Что явно противоречит недавним директивам фюрера. Прошу предоставить мне информацию о решении фюрера».
Действуя месяцами под покровом незаконности и привлекая повышенное внимание в Германии и за рубежом, вся власовская инициатива не могла не вызвать враждебного отношения различных кругов: от российских реакционеров и нерусских сепаратистов до нацистских экстремистов как в СС, так и во фракции Бормана – Коха. Как только внимание сосредоточилось на деятельности Власова, в течение нескольких недель были с легкостью собраны порочащие доказательства против него и его соратников. В частности, протесты и негодование вызывало его выступление в Гатчине. Как-то Власов заявил, что надеется стать гостеприимным хозяином, принимающим немецких офицеров в освобожденном Ленинграде. Как мог этот советский военнопленный, яростно восклицали экстремисты, нагло мечтать о том, чтобы развлекать победоносных немцев в Ленинграде, который фюрер намеревался стереть с лица земли! В середине апреля началось официальное расследование и зазвучали практически не завуалированные угрозы – от Кейтеля до Веделя – по поводу политических заявлений Власова. Если ранее ненацистские высказывания списывались на счет продуманной пропаганды или принимались на веру, как «меньшее зло», теперь они привлекли внимание главнокомандования, и отдел пропаганды вермахта был вынужден отчаянно запрещать поддержку своего протеже на высоком уровне. Во многом благодаря настойчивости Гелена в том, что Смоленский комитет необходим из разведывательных соображений, первая буря стихла. Его сторонники, однако, не питали иллюзий относительно преходящего характера такой отсрочки: в середине мая ОКВ представило всю проблему целиком Гитлеру.