На самом деле «экстремизм» и «порядочность», «фанатизм» или «реализм» на Востоке не обязательно были связаны с глубиной национал-социалистических убеждений. Наряду с ненацистскими «порядочными людьми» – как, например, Шуленбург, Штауффенберг и Ганс Кох – были такие ненацисты, которые настаивали на максимальной эксплуатации и поэтому – как генерал Томас, один из руководителей военной экономики Германии, – потворствовали крайним злоупотреблениям. С другой стороны, среди изобилия нацистских экстремистов начиная с Эриха Коха имелись некоторые – как гаулейтер Фрауенфельд, – которые проявляли отчетливое понимание эффективных способов обращения с советским населением. Пожалуй, самый умеренный и тактичный из генерал-комиссаров, Лицман, после завершения своих дел в Эстонии в конце 1944 г. добровольно вступил в войска СС. Победа реализма над предубеждением могла оставаться совершенно отдельной и не предполагать пересмотра идеологии или военных целей.
Возможно, это было всего лишь человеческой слабостью – поддаться завораживающей истерии танца смерти нацизма; отречься от свободы, раствориться в массе; отказаться от личной совести и запретов в ситуации, когда «власть» отбросила все свои ограничения; или механически выполнять свой долг, не оглядываясь назад, чтобы не постигла судьба жены Лота. Многие из людей, проводивших восточную политику, не имели ни фанатичных, ни сатанинских наклонностей. Но все же и они скатывались в пропасть и слишком часто барахтались в ее грязи. Имело место противопоставление личной и общественной морали, и в эпоху господства гитлеризма люди невольно обнаруживали «Гитлера в себе».
Германия уже оккупировала русскую территорию поколением раньше [в 1915–1918 гг.]. По сравнению с первым разом цели и методы Второй мировой войны выделялись своей уникальностью и тотальностью. Предыдущая война со своими ограниченными целями привела к новой войне – борьбе не на жизнь, а на смерть, в которой один из титанов должен погибнуть. Теперь, вместо политического и территориального ослабления вражеского государства, цель включала в себя кардинальные изменения в управлении и социальной структуре врага. Если в 1914 г. в Drang nach Osten – «натиске на Восток» – имелись лишь некоторые элементы колониализма, то в 1941 г. они стали гораздо более бесстыдными, масштабными и грубыми. Традиционный офицер и джентльмен Первой мировой войны – будь то символический юнкер, имперский или, как правило, офицер Габсбургов – уступил место убийце из СД, разъезжающему на «газенвагене» – «душегубке» с моноклем и стеком.