Это довольно сложно, но когда я ставила «Фугу» (по одной вариации в день – на открытом воздухе в солнечные дни и дома в дождливые), я обнаружила в себе совершенно новую способность находить правильные движения. Это были движения назад, перевернутые, регрессивные, канонические, «начинка» и т. д. Вокабуляр движений был достаточно широк и богат разными возможностями и вариациями, которые я впоследствии использовала в течение всей своей жизни.
Знали ли их другие хореографы как свои пять пальцев – трудно сказать, никогда не пыталась их об этом спрашивать, но для меня это было откровением. Как будто я рисовала черной, белой и красной красками, и вдруг кто-то спросил: «Твайла, а слышала ли ты о голубом цвете? А о зеленом? А о желтом? А о других оттенках спектра?»
Наконец я могла говорить. Тогда до меня еще не дошло, что это был хореографический язык, которым я буду пользоваться всю оставшуюся жизнь, но я почувствовала, что совершила огромный прорыв.
В течение года, когда состоялась премьера «Фуги» (а это было в августе 1970 года), я поставила в Нью-Йорке Eight Jelly Rolls («Восемь булочек с вареньем») – впервые на музыку, и не какую-то, а самого Джелли Ролла Мортона! Почти следом появились The Bix Pieces («Творения Бикса») на джазовые мелодии Бикса Байдербека, The Raggedy Dances («Потрепанные танцы») на музыку Скотта Джоплина и Моцарта и, наконец, Deuce Coupe («Двухместное авто») с использованием песен The Beach Boys. Все эти постановки продолжают собирать зрителей и радовать меня. Все они одна за другой попали в прекрасную колею и обрели в ней свой ритм, язык и цель. Всю глубину смысла они обретают, когда предстают вместе. Они вечны.
По-настоящему оценить колею можно только задним числом. Ее просто не замечаешь, находясь в ней. Не говоришь себе: «Вот здорово, я попала в колею». Когда я оказалась в мегаколее, я просто думала про себя: «Так вот что значит творить». В такие моменты вы понимаете, что учитесь, растете, находитесь на высоте. Вы не знаете, как долго продлится это состояние. Все, что вы можете сделать, – это принять его с благодарностью и постараться не спугнуть.
Но вот колея закончилась, и я оказалась в яме. Мой брак развалился, и моя личная жизнь стала назойливо лезть в стержень и историю моих танцев. Я отвернулась, как, наверно, сделал бы любой, от прелестной музыкальной колеи джаза и популярной музыки и стала пробовать другие музыкальные источники – классические симфонии и музыку своих современников. Этот тревожный период пришелся на 1970-е годы и длился шесть или семь лет. Впрочем, это была не совсем яма: некоторые из моих хитов, например