— Диана Федоровна, можно? — приоткрыв дверь и просунув мордашку в образовавшуюся щель, спросила Нильская.
— О, Олеся Юрьевна, проходите.
У женщины была странная привычка. Она никогда не заостряла внимания на возрасте собеседника и обращалась ко всем с повышенным официозом. Вот и сейчас. Она старше Нильскую в два, а то и в три раза, но назвать девушку просто по имени не позволяют принципы.
— Я по поводу своего подопечного, — Олеся замялась на секунду, — Могу ли я прокатить его в инвалидном кресле к панорамному окну?
— Вы же знаете что у Дмитрия Петровича очень слабое сердце, — насупила тонкие нарисованные брови женщина, попутно распуская выкрашенные в каштановый цвет волосы.
— Я беру всю ответственность на себя, — на одном дыхании выпалила говорящая.
— Хорошо, — быстро согласилась женщина, — Только, Олеся Юрьевна, помните, в каком заведении вы работаете.
— Сложно забыть, — буркнула девушка, захлопнув дверь кабинета за своей спиной.
В конце коридора была небольшая комнатушка, отданная под склад.
Именно там Олеся и нашла одну из ненужных инвалидных колясок.
Возможно, ей так никто и не пользовался, а может ее бывшему хозяину она теперь без надобности. Часто бывает так, что человека давно нет, а вещи все еще принадлежат ему.
— Дмитрий Петрович, я сдержала своё обещание, — радостно известила пациента девушка, распахнув дверь. Старичок уже сидел на постели, свесив босые ступни вниз. Полы больничного халата заканчивались чуть выше икр.
— Как вы встали сами? — охнула говорящая, — Вам же нельзя самому подниматься!
— Я не позволю такой хрупкой барышне, таскать меня на себе, как мешок с навозом, — улыбнулся он беззубым ртом, — У меня ведь тоже сохранилось достоинство.
— Тогда я вам просто помогу перебраться сюда, — завезла коляску в палату Олеся.
— Я верил, что у вас всё получиться, — проговорил дед, перебираясь в коляску с помощью сиделки.
— Надеюсь вам понравиться предстоящая прогулка, — с надеждой предположила говорящая.
Мужчина не ответил, а лишь по-старчески крякнул и рукой легко подтолкнул одно из колес инвалидного кресла. Девушка моментально вцепилась в ручки и вывезла своего подопечного из уже опостылевшей палаты. Да, здесь уютно. Да, обстановка почти домашняя, если не учитывать капельницу в самом углу. Но сама атмосфера — больничная. Даже запах. Так пахнет почти во всех больницах. Хлоркой, спиртом, страхом и чем-то еще.
Чем-то, чему невозможно подобрать название. Предположим — безысходностью.
Сколько он уже в ней находится безвылазно? Неделю? Месяц? Год?
Эта тема была под запретом. И волонтер ни в коем случае не имел прав затронуть ее самостоятельно. Многие пациенты сами рассказывали, почему попали сюда. Те, кто превратился в брюзгу и сплетника. А значит, с Дмитрием Петровичем не надо заводить эту тему. Не стоит бредить старые раны больного человека. Почему же тебя не навещают родственники, старик?