— Какой смысл в этой дурацкой потасовке? — спросил Меркульев.
— В этой стычке смысла больше, чем было его в бою за брод. В бою, которым ты руководил! — ответил Охрим.
— Если бы я стал правителем мира, я бы повелел казнить в первый же день всех художников.
— Бодливой коровке бог рога не дает.
— Я шуткую, Охрим. А ты всурьез! Да и Бориска — стервец!
— Почему?
— Что ты знаешь? Дружок мазилки Ермошка червонцы драл с тех, кто в рай помещен! Марья Телегина попросилась в рай с любимой коровой Зорькой. Это ей обошлось в сто золотых! По-моему, и моя Дарья заплатила хорошо. Слышал я краем уха их шепот. Нюрка Коровина поскаредничала, отказалась платить. И в рай, как видишь, не попала! А больше всех за эту картину выложил золота Соломон. Дабы казаков остротой тянуло в шинок. Изобрел приманку. А мазня — обман!
— Ты возводишь поклеп на мальчишек, атаман!
— Попытай их сам, Охрим.
...Толмач подошел к Бориске и Ермошке. Они стояли в обнимку, следили за потасовкой, кричали. На Охрима мальчишки долго не обращали внимания. Бориска первым почувствовал его пристальный взгляд.
— Что, дед Охрим? Понравился мой «Страшный суд»?
— Понравился.
— Дал бы десяток золотых нам за образ свой в раю, — бросил небрежно Ермошка.
— Так вы плату сдирали с казаков за рай?
— Нет! — махнул рукой Бориска.
— Как нет? А за корову сколько взяли с Марьи Телегиной?
— Это не я. Ермошка сорвал с нее сто золотых.
— Но корову в рай протащил кистью ты?
— Лучше уж корову, чем плохого человека.
— Скажи честно: кого за деньги в раю поместил? Дарью? Меркульева?
— Неправда, дед Охрим! Задаром я их там наляпал. И Марью Телегину задаром. Сто золотых мы с Ермошкой за корову взяли. Всех бесплатно я рисовал, кроме одного...
— Кто за плату в рай пролез?
— Шинкарь!
— Продаешь свою кисть шинкарям и богачам, не станешь художником! — клевал зло Охрим мальчишку.
— Валяй, дед, мимо! А то я тебя самолично перетащу в ад! — запетушился нахальный Ермошка.
В станице сирота Ермошка после похода на Магнит-гору считался взрослым казаком, поэтому он мог говорить на равных с любым есаулом и атаманом. Да и толмач у казаков Яика — не самый почетный человек по умению. Уважают хорошего кузнеца, пушкаря, солевара, порохомеса, тачателя сапог, пимоката, бондаря... Дед Охрим глянул на Ермошку презрительно, сплюнул и отошел. Драка затихла. «Черти», «мученики» и «праведники» выглядели одинаково: рожи побиты, в синяках и ссадинах. По этой причине, видимо, казаки ширились и завалились гурьбой в шинок.
Но Соломон был недоволен. Казалось, много народу в шинке, тесно. Да ведь всего-то двадцать-тридцать казаков из городка пьют вино. А остальные почитают зелье пакостью. Токмо по великим праздникам поднимают чарку.