— Казнить Кузьму! Казнить басурманина! — бушевал он.
Кузнеца Кузьму не казнишь, за ним сила огромная. Он в казачьей старшине. По слухам, богаче бородач и Телегиных, и Коровиных, и Меркульевых. Многие зависят от него. Да и не обойтись без кузнеца любому дыму. Но почему он заступился за оборванца-башкирина? Ха-ха! Кузнец за кузнеца! Но не токмо на кузнецах держится мир!
И попался на праведную расправу башкирин Герасиму Добряку. Злобой вскипел он, хотел отомстить за унижение истинного казачества, за обиду горькую Хорунжего.
— Дайте мне голову энтого басурманина! — сказал Добряк.
Но казаки пришли в смятение.
— Не можно, атаман, казнить башкирца.
— Не кузнец Кузьма помиловал его, а казацкая старшина.
— И Хорунжий не возражал!
— Ты, Герасим, и тогда один лез с клинком на башкирина.
— А Василь Скворцов в морду тебе за энто уже сунул! И потерял ты два зуба.
— Не брешите! Один зуб Герасиму тогдась Тимофей Смеющев выбил.
— И к полку в споре обращались есаулы.
— Полк тож порешил не вредить бабаю.
— По сущности, был круг казацкий!
— Пошто, атаман, супротив круга прешь?
Добряк в гневе кинулся с клинком на башкирина. Но казаки встали грудью. Означало сие, что атаман плох. Означало сие, что атаман снят. Но слова такого никто не произнес. Герасим схитрил:
— Шуткую я, казаки! Пытал ваши души! Башкирина не можно убивать, он же из огня выдернул Хорунжего!
Но левый глаз у Добряка сузило, подергивало. Лицо посерело. Руки суетились. Ермошка заметил, как звереет Герасим на казацкий полк. И о позоре атамана мальчишка уже пронюхал. Как всякий хитрец и обманщик, он подошел к неудачливому предводителю небрежно...
— Указ к тебе, Герасим. Хорунжий приезжал утреча. Гневался на тебя. Де, кто ему позволил уходить в набег? Мол, я шкуру живьем сыму с энтого безмозглого козла! Главное, мол, руду натаскать к лодкам! Ей-богу! Так и сказал: «Повели от мово имени полку за рудой сбегать дважды! Каждому казаку по две глыбы принести». Саблей Хорунжий грозился. «Отрублю, — говорит, — Добряку за неисполнение повеления его дурацкую кочерыжку! Приставлю, — обещал, — башку верблюда! И в яму, — кричал, — брошу огненную, где башкирцы выпекают железо кричное!»
Врал Ермошка безбожно. Ни один атаман не осмелится в мирное время заставить казаков таскать задарма руду. Выдумывал парнишка, потому как невмоготу было работать. С ног валились его одногодки, сотоварищи. В глазах у них темнело. И руки, и колени, и животы ободраны. Саднят измученные тела. А казаки-богатыри, лихие молодцы разлягутся сейчас в ковылях, кашу похлебают горячую, байки заведут извечные про девок и баб.