— Они… Они уже не могут сбежать, да?
— Сбежать? — Ланцетта фыркнула, — Посмотри на них получше, раззява! Все их мышцы давно превратились в студень и жир. А кости размягчились и лопнут как лучины под таким весом. Эти увальни даже на другой бок перекатиться не смогут без помощи.
— Ах ты ж чертова дрянь…
Ланцетта отмахнулась от нее, как от мошки, вьющейся над разлитым пивом.
— Брось. Не думаю, что они сильно переживают из-за своего положения. Если хочешь кого-то пожалеть, пожалей свою жопу.
Без сомнения, так и следовало поступить. Инстинкты Холеры кричали о том же. Однако она не могла оторвать взгляда от раздувшихся бочкообразных тел, терпеливо и спокойно лежащих в отведенной им камере, точно бочонки в кладовой. Это было противоестественно и…
Сука, это было просто омерзительно, если начистоту. Холере не раз приходилось видеть, как вымещают на человеческом теле свою ярость демонические сеньоры, ее собственное хранило не одну дюжину следов, но такое…
— Как думаешь, они страдают? — внезапно спросила она.
— Ты задаешь больше вопросов, чем сопляк, которого матушка впервые привела в бордель, — буркнула волчица, — Посмотри на их лица! У коровы и то больше мыслей в глазах.
— Но это…
— Говорят, сфексы дают им с питьем какой-то особенный подземный сок, — неохотно отозвалась Ланцетта, — А может, это из-за дрожжей, которыми их пичкают. В общем, их дурманят, погружая в сладкие грезы. Делают покорными и ласковыми, ничего не соображающими. А потом уже поздно, конечно. Наверно, у них и мозг превращается в жировую блямбу.
Холера хмыкнула, но внутренне согласилась. Если глаза сфексов горели, как капли застывшей древесной смолы, глаза их жертв казались округлыми прорехами в отрезке кожи, которую мездрильщик растянул на специальной раме. Ни следа мысли, ни оттиска какого-либо чувства, лишь спокойная и равнодушная коровья сосредоточенность.
Это не дурманящее зелье, подумала Холера, с ужасом ощущая, что не в силах оторвать взгляда от этих жутких созданий. Они просто сходят с ума здесь, в вечной темноте. Их разум, бессильный и сломленный, переваривает сам себя. Наверно, они кричат, пока могут, пока не срывают связки, а потом, когда кричать уже не в силах, сознание милосердно уничтожает само себя.
Холера хотела задать еще один вопрос, хоть и видела, что Ланцетта не в самом добром расположении духа для беседы. Ей надо было знать…
Однако необходимость в вопросе отпала сама собой.
Она увидела, как к ближайшему кожаному бурдюку деловито подбегает тощий сфекс. Он не стал кусать лоснящийся от жира бок, лишь нечеловечески широко распахнул пасть и неожиданно страстно принялся лизать его покрытую растяжками землистую кожу. Сухой язык удивительно ловко собирал с поверхности крохотные бисеринки пота и кожных выделений. Когда минутой спустя сфекс прекратил свое занятие, он немного пошатывался и еще какое-то время выглядел озадаченным, как если бы не вполне понимал, где оказался. Но потом тряхнул головой, устремился вперед и мгновенно слился с сонмом своих сородичей.