Но это…
Это было чересчур даже по ее меркам.
ЖАЛКАЯ ТРУСЛИВАЯ КРЫСА.
Холера взвизгнула, на миг в самом деле ощутив себя крысой. Мелким испуганным грызуном, судорожно пытающимся втянуть воздух в размозженную ударом кошачьей лапы грудную клетку. Боль хлынула с такой силой, будто кто-то без предупреждения открыл в ее сознании тайную дверь, ведущую прямиком в адское царство, и потоки обжигающего пламени хлынули вовнутрь. Невозможно было даже понять, что болит, потому что все тело агонизировало, корчась в спазмах, норовя рухнуть ничком на мостовую и забиться на камнях.
Но страшнее всего была боль в левой груди. Точно кто-то вырезал ножом на ее мышцах сложную форму, состоящую из вписанных в окружность сложных узоров, и наполнил ее жидким свинцом.
Холера знала, что от такой боли нет спасения. Не помогут ни спагирические зелья, ни самые сильные, настоянные на маке, декокты. Но пальцы все равно прижались к этому полыхающему под кожей кругу, будто пытаясь снять ужасный, плавящий кожу, жар.
— Пощады, мессир! Пощады!
У ТЕБЯ НЕТ ПРАВА ПРОСИТЬ О ПОЩАДЕ, НИКЧЕМНАЯ ТВАРЬ.
Если бы этот голос прозвучал наяву, в материальном мире, весь воздух над Брокком мгновенно сгорел бы, а голова Холеры лопнула. Он звучал внутри нее, пульсируя обжигающими вспышками в груди. Он не просто нес боль, он сам был болью в тысячах ее мельчайших оттенков, форм и вкусов. И у него было больше ликов, чем Холере приходилось видеть за всю жизнь. Он был болью в размозженных пальцах, тупой и дробящей, как жадные собачьи челюсти. Он был болью в пронзенной ножом печени, острой и вкручивающейся подобно штопору. Он был болью в выколотых глазах, наполняющей череп ослепительным едким светом. Он был болью обрезанных половых губ, выворачивающей иссеченное естество наизнанку. Он был…
Парализованное этой пыткой, тело Холеры хотело сжаться в комочек. Как будто, сделавшись меньше, оно могло бы избавиться хотя бы от части боли. Но Холера знала, что это не так. От этой боли нельзя отстраниться, ее нельзя выключить или перетерпеть. Но иногда, в удачных случаях, с ней можно договориться.
— В чем я виновата, мессир Марбас?
ПРЕКРАТИ ДЕЛАТЬ ВИД, БУДТО ТЫ ЭТОГО НЕ ЗНАЕШЬ, ЖАЛКАЯ СУКА. ИНАЧЕ Я ВЫРВУ ТВОИ БЛЯДСКИЕ ГЛАЗА ИЗ ЭТИХ ДЫРОК НА ТВОЕМ ЛИЦЕ.
Холера инстинктивно прижала ладони к лицу. И с ужасом ощутила, что ее глазные яблоки как будто бы стали больше в размерах. Просто показалось, просто померещилось, просто… Ее глаза стали медленно увеличиваться в размере, разбухая в глазницах. Точно мячи, которые надували из кузнечных мехов. Или моллюски, быстро растущие внутри своих костных раковин. Холера всхлипнула, пытаясь прижать к ним ладони, но это не помогло. Какая-то сила медленно выдавливала их из черепа, заставляя выпучиваться, настолько, что веки уже бессильны были сомкнуться. Еще секунда, и эти веки просто лопнут, как кожица на перезрелых оливках, и тогда ее несчастные глаза шлепнутся ей прямо в ладонь…