— Да. Печально, печально… — Вздохнул король Файнер.
— Но, как бы то ни было, это наша последняя с вами встреча при таких обстоятельствах. Ведь больше у меня не осталось сыновей. — Виконт тяжело вздохнул, будто принял на себя все тяготы мира. — Позвольте начать.
Дождавшись кивка короля, семья Рурдэна проплыла в центр зала. Девочку поставили в центр и дали в руки штандарт с семейным гербом. Хоть ей и было тяжело, но, с серьезным видом взяв флаг, она гордо подняла его. Старый Виконт и его невестка стали вокруг малышки. Аурон заиграл печальную мелодию на флейте, а вдова запела. И песня эта была еще печальнее, чем песня до этого. В звуках флейты была невыносимая грусть и печаль не только об одном погибшем сыне, а о потере всех четырех сыновей. Вся боль отца передавалась лишь одними звуками. Боль от потери любимого мужа заставляла сердца нервно сжаться. Хотелось не только вырвать сердце из груди, хотелось забыть обо всем на свете, ни о чем не думать, не вспоминать, не переживать. Но ты не мог этого сделать, вместо этого твое сердце вбирало в себя всю мировую скорбь, боль и сожаления мира, длившиеся тысячелетиями, и которые будут длиться до самого его заката.
Когда пение закончилось, Виконт забрал у девчушки, штандарт, и поцеловал ее в лобик. Молодая вдова, подняв ее на руки, поправила сбившийся на бок тюрбан, что-то прошептала ей на ушко и поцеловала в щечку.
Когда они вернулись по своим местам, король Файнер приказал начать церемонию сжигания фамильных гербов. Гости рассредоточились по залу, а затем выплыли из него в окно, направляясь в сад. На дворе стояла уже глубокая ночь, вода была темная, и в свои права вступили ночные цветы и мелкие, светящиеся голубым сиянием, светлячки. Немного погодя в два разных окна выплыли одновременно несколько слуг, таща на себе два огромных гобелена с изображениями гербов. Так, всем скопом, мы направились прямиком к, казалось бы, небольшому и ничем не примечательному храму, но, тем не менее, великолепному и необычному, в котором очутилась в свое прибытие Эрика. Может, именно потому, что в нем появилась милая, он и кажется мне столь необычным? Впереди, перед каждым из гобеленов, плыла семья погибшего.
Оказавшись в Храме, первая шестерка слуг, тащившая гобелен серебряно-голубого цвета с изображением двух резвящихся дельфинов, принадлежал семье Дарфа, положила гобелен на алтарь. Когда Жрец закончил читать молитву, ткань зажгли магическим огнем. Жаль, Эрика этого не видит. Она всегда удивляется тому, как огонь может гореть в воде. Нашим предкам здорово пришлось постараться в этом плане.