— Прости, госпожа… не знаю твоего имени. В прошлый раз не познакомились.
— А надо было?
— Ну, судьба свела дважды…
— Я седьмой хвост Кицунэ, зверь.
Слова о седьмом хвосте удивили меня. В принципе, я уже знал, что это значит, но все равно едва верилось в это. При том, что вожак Серых сам только шестой коготь…
И имя такое странное… Кицунэ. Я уже достаточно здесь пожил, чтобы понять — для этих краев оно звучало странно.
Фолки подтвердил мои мысли:
— Правду говорят, до войны на востоке жили чудесные стаи с прекрасными именами…
— Все сказал, зверь?
— Я Фолки, третий коготь…
— Просто отлично.
Голова раскалывалась так, будто я вчера перебрал, причем сразу всего спиртного, что придумало человечество. Это было похмелье, из которого не возвращаются. Мысли трещали в голове новогодними хлопушками, но даже простонать или сморщиться от боли я не мог. Тело не слушалось, будто не моим было.
Я лежал с закрытыми глазами, и так и не мог открыть их. Я уставился застывшими зрачками на красные веки, сквозь которые пробивался свет, и рассматривал прожилки капилляров.
Фолки снова заговорил:
— За нами была погоня, но один побежал за помощью…
— Он внизу с отрубленной головой. Но скоро сюда все равно придут. Вольфградский оракул не будет размениваться по мелочам.
— У думал, все это происки Грэя…
— Ты самый хитрожопый зверь из всех, что я встречала, — ответила Кицунэ, — Я на тебя весь порошок тамуса истратила.
Тут я вспомнил, где уже слышал ее. В лесу, когда напали Безликие. Фолки потом сказал, что это Лисица.
Мысли работали довольно четко. Получается, эти Лисицы — стаи с востока. И сейчас их там нет, потому что все уничтожила война.
— Не дергайся ты, зверь, — раздраженно проворчала Лисица. Она явно злилась.
— Первуху хотели убить, — проворчал Фолки, — Пришлось метнуть кинжал.
— Это он так этого мечника?
Какого мечника? Я силился открыть глаза, но не мог достучаться до тела.
— Да, это первуха.
— Не может быть! Это заклинание второй меры. Причем такое мощное, пятая ступень, не ниже.
— Второй раз у него это. Он хозяйке уже разнес так дом, — сказал Фолки и засмеялся.
Тут он зашипел от боли, а потом замычал, стиснув зубы.
— Так рисковать из-за первушника, зверь? — проворчала Кицунэ.
В ее голосе слышалось раздражение, затрещала ткань. Фолки охнул. Кажется, его перевязывали.
— Он примал, сейчас в стае по-другому «слово» не отстоишь. Думаешь, он выкарабкается?
— На все воля Неба, зверь.
— Ты тоже рискуешь, госпожа Кицунэ, помогая нам. Прецептор никогда не принимал сторон, — усмехнулся зверь, — Неужели у Рыжих новые правила?