Поначалу Карен забавлялась, слушая, как ловко кузен вымогает деньги, но в конце концов не выдержала. Не обращая внимания на злобные взгляды Турбьёрна, она подчеркнула невысокую стоимость глинистого участка и объяснила, что для строительства дома он совершенно не годится. И добавила, что вполне логично включить в продажу и небольшой примыкающий участок возле реки Портландсо, который по давней традиции считался одним целым с первым участком; вот там датчанка может построить дом, к тому же и вид там красивый, по крайней мере с одной стороны.
Эта подсказка стоила ей полугода ледяных отношений с кузеном, зато привела к прочной дружбе с Марике Эструп.
Сейчас она приподнимает лоскут пластика, укрывающий одно из больших корыт в мастерской, отщипывает кусочек глины, упругий, мягкий, и вертит его между пальцами, рассматривая готовые обожженные скульптуры, выставленные в ряд вдоль длинной стены с окнами. Она видела весь утомительный процесс, от начала и до конца, видела, как Марике, в высоких, до бедер, болотных сапогах, копает на участке за домом глину, как тщательно промывает ее в нескольких водах, терпеливо сушит, потом сильными руками разминает и наконец отвозит в свою дункерскую мастерскую. А там начинается превращение. Карен завораживает сила и целеустремленность творчества; формы, возникающие словно из ничего, краски, меняющиеся от тысячеградусного жара. Сгорая от напряжения, она ждала, когда откроются печные дверцы, следила за тревожным взглядом Марике, придирчиво оценивающим результат трудов.
И все равно трудно понять, что скульптуры, выставленные у престижных галеристов по всему миру, ведут начало от такого же липкого комка, какой сейчас у нее в руке.
В следующий миг ее снова настигает реальность, и она думает, что расследование убийства Сюзанны Смеед — ее собственный липкий комок, который, может статься, никогда не обретет форму. Встреча с Венке Хеллевик, пожалуй, уточнила портрет Сюзанны Смеед; детство в Лангевике едва ли было легким для девочки из семьи, которая выделялась, точно павлины в стае серых индюшек. Вероятно, этим — по меньшей мере отчасти — объясняются неустанные попытки Сюзанны приспособиться, стать своей, втереться в семью, столь отличную от ее собственной. Отсюда и злость, когда все рухнуло. Злость на развод, на то, как ее буквально вытолкали, принудили снова вернуться в Лангевик и в довершение всего уже там выяснить, что земля, изначально предназначенная в наследство ей, продана и принадлежала теперь человеку, которого она ненавидела. Юнасу Смееду. Кто бы удивился, если бы Сюзанна разбила ему голову кочергой, думает Карен. Но наоборот? Нет, у Юнаса не было ни малейшего мотива. Однако теоретически была возможность. Досадная математическая возможность говорила, что по времени он мог это сделать. Если не он, то кто?