— Она ест. Когда я даю ей рожок, — говорит она.
— Мелоди ест, — говорит Диса, — но Хэппи весит слишком мало. Я больше не могу брать на себя ответственность, нужно отвезти ее к врачу. Ингеле тоже нужна помощь. Вы же видите, что-то не так, она даже не в силах держать детей.
Пер встает так стремительно, что стул с грохотом опрокидывается.
— Это мои дети, — говорит он. — Вы не можете просто забрать их.
На кухне воцаряется мертвая тишина. Бесконечные секунды, тревожное дыхание, невозможные мысли. Потом Диса наклоняется над столом.
— Выбирай, Тумас: либо я везу Ингелу и Хэппи в Дункер, в больницу, либо мы сегодня же вечером уезжаем на пароме домой, в Швецию.
Не говоря ни слова, Анна-Мария встает, отставляет рожок на стол и уходит с Мелоди на руках.
Тумас смотрит ей вслед, потом переводит взгляд на Дису.
— Мы едем домой, — тихо говорит он.
Стиснув зубы, Карен выходит из “Зайца и вороны”, садится в машину, кладет голову на руль. Она ошиблась.
Чертовски ошиблась.
Последние сутки были заполнены бумажной работой, телефонными переговорами с прокуратурой и частыми поглядываниями на мобильник. Энн Кросби не объявилась. Диса Бринкманн тоже.
Карен еще раз безрезультатно допросила Линуса Кванне, который упорно стоял на своем. Да, он признает в общей сложности четыре кражи со взломом. Да, он пытался поджечь домишки в Турсвике и Грундере, но с какой стати называть их поджогами с целью убийства? Там ведь никого не было, он знал, когда поджигал. Да, но тогда, черт побери, самое время изменить законы…
О нет, Сюзанну Смеед он не убивал, он вообще не был в этом чертовом Лангевике или как его там.
Последнее будет опровергнуто — всего через полчаса после того, как Карен покинула допросную. Звонок от криминалистов поступил в четыре часа дня и начался с извинений: дескать, завал работы по мурбекскому расследованию, поэтому Карен пришлось долго ждать результатов.
Она выслушала Сёрена Ларсена без комментариев.
— Мобильник Кванне находился в зоне действия вышки в южном Лангевике примерно одиннадцать часов, с двадцати двух тридцати одной до девяти двадцати четырех, — сказал Ларсен с плохо скрытым злорадством в голосе. — Этот хмырь провел весь Устричный фестиваль в забытой богом дыре. Что там можно делать, а? Уж ты-то знаешь?
— В общем-то особо нечего, — ответила Карен. — Увы.
— Да, он точно был здесь, — сказал Арильд Расмуссен, когда несколько часов спустя она показала ему в “Зайце и вороне” тюремную фотографию Линуса Кванне. — Сидел вон там, в углу, и весь вечер болтал по мобиле. Торчал в зале, хотя вечер был теплый и все остальные сидели на улице. Напился, как последний алкаш, скажу я тебе, пришлось собственноручно вышвырнуть его за дверь около трех. То есть нет, само собой, около двенадцати…