А потом наступило время странного, пугающего, неуютного томления. То, на что она не обращала внимания раньше, теперь вдруг начало странным образом тревожить. Это смятение пугало ее.
Кузнец, голый по пояс, подковывает ее кобылу, и под блестящей от пота кожей перекатываются буграми могучие мускулы.
Блестящие глаза и расширенные от азарта ноздри охотников, крики и смех.
Запах железа и пота от Деда после стояния у Провала.
Юноши, играющие в мяч не берегу Лебяжьего озера, босые, в одних портах, веселые, бесстыжие, беззаботные.
Прекрасные лица юных принцев и воинов в книжных миниатюрах и на гобеленах. Она часами могла рассматривать их, уходя в рисунок всем своим существом, шепотом разговаривать с ними. Она не воображала себя на месте героинь из книг, она придумывала истории, в которых оказывалась где-то рядом с ними, чтобы хоть чуточку быть причастной к их возвышенной сказке, прекрасной любви, высокому подвигу. Она пыталась остановить Льоту и Йоринду, спасая Ткачиху, она приводила на помощь отряд из Холмов королю, она вымаливала у короля Холмов прощение для Тэайны Тэриньяльта и Даэссе, и вместо преследования и смерти была свадьба, а вражды между родом Ущербной Луны и Полной Луны так и не было.
А еще были вдруг обретшие смысл разговоры женщин на кухне, на дворе, везде, где не было соколиного ока Нежной госпожи. Нескромные, шепотки, смешки, жутковатые и сладкие разговоры…
А еще были сны, от которых она просыпалась, тяжело дыша и в поту, и о которых стыдно было рассказывать.
И когда Дед или Нежная Госпожа, или мать говорили ей о замужестве, о принце, ей перехватывало горло от страха.
Неужели ЭТО может нравиться? ЭТО ужасно!
Но во сне ЭТО было мучительно сладостно. Стыдно, страшно — и сладостно.
Испытать это наяву — это до обморока пугало и до обморока манило.
Семнадцатый раз птицы улетели на юг.
Семнадцатый раз Майвэ ждала приезда отца, мамы и брата. Они вернутся с Объездом, и снова настанет праздник в Холмах!
Она сидела, обхватив колени и закутавшись в меховой плащ, и смотрела на восход луны. Луна была медно-красной. Когда она поднимется высоко, она станет кроваво-алой, и ночь будет полна багрового света и резких обманных черных теней. Осень. Душа Майвэ каждую осень пыталась встать на крыло и улететь куда-то следом за птицами. Может, за Стену. Это томление было прекрасно и мучительно. Хотелось плакать.
Снизу послышались шаги. Кто-то поднимался из низины. Может, кто-то из стражей — Дед никуда ее не отпускал одну никогда, времена были злые, а скоро станут волчьи. Твари лютовали и шептала Бездна, и выплескивал своих отродий Провал.