Света с грохотом уронила ложку на тарелку. В глазах потемнело. Далекий день, окрашенный черным, всплыл в памяти и мгновенно сделал ее несчастной.
— Зачем, папа? Зачем ты так?
— Затем, что я день и ночь боюсь за тебя. Твоя безопасность для меня в приоритете, Светлана. Я не уберег твою мать от гибели. Поэтому…
— Решил превратить мою жизнь в кошмар? — перебила его Света звенящим от обиды голосом.
Ее кулаки сжались, она принялась постукивать ими по столу.
— Ты не даешь мне жить, дышать, радоваться! Ты с детства окружил меня охраной. Хвала небесам, что сейчас у тебя хватает ума не пускать по моему следу хвост! Это же… Это невыносимо, папа! — Она резко встала, едва не опрокинув стул. — Спасибо за завтрак.
Ее шаги стихли на втором этаже за громко хлопнувшей дверью в комнату. Только тогда он потянулся к телефону.
— Ты мне нужен, — произнес он короткую фразу, когда ему ответили.
— Как скоро?
— Еще вчера! — фыркнул он.
— Что-то случилось? Что-то срочное?
— Много вопросов. Почему?
Он закатил глаза, с силой сжал челюсти. Его влияние на друга с некоторых пор постепенно сходило на нет. Как и когда он утратил силу своего авторитета?
— Меня нет в городе, Андрей, — с легкой досадой ответил его друг. — Я за полторы тысячи верст. Что-то действительно срочное?
— Светлана…
— Что с ней?! — с ужасом оборвал его Игорь.
— Нет, тьфу-тьфу-тьфу. Но мне кажется, у нее кто-то появился.
— Андрей, ты сумасшедший, — с легким смешком отозвался Игорь. — Девчонке восемнадцать. Это нормально.
— Согласен. Ненормально то, что она пытается скрыть от меня это. Почему? Что с ним не так? Глаза-то горят. Я вижу, что увлечена. А не признается. Согласись, странно.
— Не соглашусь, конечно. Но ты отец, тебе видней. Завтра буду. Может, пока ноги за ней поставишь?
— Нет. Я обещал. Я сделал ей подарок ко дню совершеннолетия — убрал всех охранников, и явных, и тайных. Ты забыл, как она всех вычисляла? Всех, кроме тебя, Игорь. Ты мне нужен здесь…
Света лежала на кровати и таращилась в потолок. Глаза были сухими. Душа также не надрывалась в рыданиях. Это все в прошлом. Десять лет назад, когда горе набросилось на нее — восьмилетнюю веселую девочку — и изломало ей жизнь, было худо. Она плакала день и ночь. Ее успокаивали только лекарственные препараты. Годы растворили боль. Воспоминаний оставалось все меньше, они стирались. Это ее иногда пугало, иногда радовало. Надо жить дальше, так?
Единственное, с чем она так и не смогла справиться — с меркнущим светом при упоминании о матери. В тот момент, когда отец говорил о ее гибели, сердце совершало резкий скачок и мгновенно делалось темно. Щелк — и краски жизни исчезали. Щелк — и в памяти всплывали черно-белые страшные картинки, транслирующие ее личную трагедию.