– Что?
– Это сказал Ральф Уолдо Эмерсон, – говорит она, лаская пластиковую щеку малыша. – И он прав. Мы не можем иметь и то и другое. Мы должны выбрать что-то одно.
Я поворачиваюсь на стуле. Моя спина касается стены. Я складываю руки на груди.
– И вы считаете, что нам всем хочется и того и другого?
– Как вам сказать… – медленно говорит она. – Мы все еще здесь, не так ли?
От ее слов мое сердцебиение замедляется. Я глотаю застрявший в горле комок.
– И давно вы здесь? – спрашиваю я.
Она смотрит на меня. Ее ярко-голубые глаза словно прожигают меня насквозь. Пусть она чокнутая, но я вижу знание, до которого далеко моему собственному. Знание, которое могут дать только опыт и боль.
– Три года, – говорит она.
Это место – эта тюрьма – ее дом.
– Большинство проводят здесь всего несколько месяцев. Они прекращают бороться со своими истинами. Они принимают их такими, какие они есть, и уходят отсюда.
Я поднимаю голову. Мне не нравится, куда идет разговор.
– А вы? – спрашиваю я. – Где ваша истина?
Она указывает на окно.
– Где-то там. Три года назад она была мне не нужна. Не нужна и сейчас.
Я сажусь на своем стуле прямо. В двух шагах от меня человек, которым я боюсь стать. Я не хочу быть запертой в Фэйрфаксе до конца моих дней. Я не дам этому случиться.
Притворная Мамаша многозначительно улыбается и наклоняется ближе ко мне. Я откидываюсь назад.
– Твоя правда тоже где-то там, не так ли? – говорит она.
Я встаю. Мой стул громко скрипит. Притворная Мамаша смотрит на своего ребенка. Но вместо того, чтобы спеть пластиковому пупсу нежную колыбельную, она поет старый гимн, от которого у меня по спине пробегает озноб.
Она окончательно чокнулась. Все вокруг меня чокнутые.
Я медленно выхожу из комнаты и, оказавшись в коридоре, ускоряю шаг.
Я не такая, как они.
Я это точно знаю.
Дверь со стуком захлопывается за мной. Я быстро оглядываю комнату. Отца Ланы сегодня здесь нет.
Я шагаю и представляю себе замерзшую сосульку, все еще свисающую с хилой голой ветки. Несмотря на мороз и сильный ветер, она отказывается падать.
Я падаю на кровать и смотрю в потолок.
– Ты не сумасшедшая, – громко говорю я. – Ты здесь не на всю жизнь.
Я судорожно втягиваю в себя воздух.
– Ты не одна из них.
Мне кажется, что я, наконец, начинаю понимать, сколько времени потеряла. Я знаю, что оно прошло мимо меня, но понимание в конце концов сокрушает и давит меня, словно товарный поезд.
Я могу мечтать. Могу представлять себе разные образы и надеяться, но это ничего не изменит. И самое страшное – то, что я знаю… знаю, что в этой истории есть что-то еще. Еще один поезд несется прямо на меня на бешеной скорости. Тем не менее я его не вижу. Лишь слышу, как слегка содрогается земля. Как рельсы дребезжат под моими ногами. Слышу его пронзительный свисток.