Я пугалась, не понимая его ненависти. Лично мне соседи казались нормальными. Я лишь раз видела мистера Холстеда, и то, спрятавшись за няню, когда та разговаривала с ним и их садовником. Мистер Холстед был крупный мужчина, ростом едва ли не до неба. Он носил шляпу, которая закрывала его голову, но я видела его глаза.
Они были добрыми. Он улыбнулся мне. Сказал, что я могу называть его Джереми. Я слишком нервничала, чтобы ответить.
Тогда же я впервые увидела Лахлана. Прямо за отцовской спиной он играл с друзьями в домике на дереве. Они дурачились. Лазили по ветвям, качались на них. Я со смесью зависти и страха наблюдала за тем, как Лахлан идет по крепкому суку.
Я знала, что должна следовать правилам. Знала, что не должна любить Холстедов, потому что их не любил мой отец. Но у меня это плохо получалось.
В прошлом году, четвертого июля, Холстеды устроили фейерверк. Его треск разбудил меня. Напугал. Но когда я подбежала к окну и увидела красивые краски и яркие огни, я не смогла стереть с лица улыбку. Хотя наши дома разделяло большое поле, клянусь, я слышала веселые крики, доносившиеся из дома соседей.
На следующий день я рассказала маме, что видела фейерверк. Она кивнула мне и перевернула страницу журнала.
– Я рада, Наоми.
– Вот если бы мой день рожденья был четвертого июля, – вздохнула я. – Тогда этот фейерверк был бы и для меня. Это был бы День Наоми. Национальный праздник.
Моя честность удостоилась ее косого взгляда. Мать поджала накрашенные губы.
– Не говори глупостей. Твой день рожденья – это твой день рожденья.
Я поняла: она была права. Мой день рождения 19 июля.
Никакой не национальный праздник. Не День Наоми.
Просто мой день рождения. Мой девятый день рождения обошелся без фейерверков.
Но десять лет – это уже что-то! Вместо подарков и праздничного торта со свечами единственное, чего мне хотелось, – это ярких огоньков в темном небе. Хотелось увидеть, как они озаряют его, как все вокруг становится ярким и сверкающим. Хотелось услышать больше веселых криков, сделать вид, будто все они предназначаются мне.
Сегодня вечером мне хотелось быть такой же яркой и шумной, как те фейерверки. Быть живой. Сделать что-то такое, о чем я думала последние несколько месяцев.
Я ждала, когда родители лягут спать, чтобы улизнуть из моей комнаты. Ожидание казалось пыткой. Я не ложилась спать и каждые пять минут смотрела на часы. Когда, наконец, нужный момент настал, я тихо открыла дверь и на цыпочках спустилась вниз. По моим венам струился адреналин. А также испуг. Но волнение перевесило страхи. Мои руки дрожали от предвкушения.